и из нашего Великого Деяния.
Так прошел весь 1537 год, не внеся в, нашу работу никаких изменений, и мы, вероятно, провели бы всю жизнь в ожидании, пока наш винный спирт замерзнет, потому что золото в воде не растворяется, так что вынули мы порошок таким, каким он был прежде – с той лишь разницей, что стал он чуть легче. Мы совершили проекцию с разогретой ртутью, но все было тщетно. Можете судить сами, как мы были раздосадованы, в особенности господин аббат, который уже объявил своим монахам, что им следует расплавить прекрасный свинцовый фонтан в центре монастырского дворика, а мы по завершении нашего опыта превратим его в золото. Неудача нас не обескуражила. Я вновь заложил имущество и получил четыреста экю; аббат сделал то же самое, и я отправился в Париж, ибо нет в мире другого города, где находилось бы столько знатоков этого искусства. С восьмьюстами экю в кармане я твердо решил оставаться там, пока не потрачу все свои деньги или не добьюсь чего-либо путного. Поездка привела в негодование моих родных и вызвала упреки друзей, которые хотели бы, чтобы я купил место советника, ибо воображали, будто я отменно разбираюсь в законах. Я заверил их, что еду в Париж именно с таким намерением.
Проведя в пути две недели, 9 января 1539 года я прибыл в Париж. Почти месяц я оставался почти никому не ведом: но стоило мне начать заводить знакомства с любителями или даже с изготовителями печей, как обнаружилось более сотни практикующих артистов, каждый из которых применял собственный метод: одни – цементацию, другие – растворы, третьи – порошок. Четвертые пытались извлечь ртуть из металла, чтобы затем связать ее. Каждый Божий день мы собирались на квартире у кого-нибудь из нас, а по воскресеньям и в праздники – в соборе Парижской Богоматери, самой посещаемой из всех церквей города. Мы сообщали друг другу о своих успехах, и одни говорили: если бы удалось начать все с начала, мы бы сделали большое дело; другие: если бы не лопнула колба, удача была бы несомненной; третьи: если бы раздобыть круглый сосуд из меди и хорошенько его закупорить, я бы непременно соединил ртуть с серебром. Не было ни одного, кто не дал бы убедительных объяснений постигшей его неудаче, но я был глух ко всем подобным речам, ибо успел убедиться на собственном опыте, сколь обманчивы все эти радужные надежды.
Появился один грек; с ним я работал – тоже безрезультатно – с гвоздями, изготовленными с добавлением киновари. Затем я познакомился с иностранным дворянином, который приехал в Париж недавно; он часто захаживал в ювелирные лавки, продать плоды опытов своих, и я сопровождал его. Долго я приставал к нему, упрашивая открыть тайну; наконец он согласился, но способ его оказался лишь более искусной фальшивкой, чем все прочие. Обо всем этом известил я тулузского аббата и даже послал ему копию рецепта сего дворянина, и аббат, думая, что я наконец узнал нечто полезное, наказал мне провести еще год в Париже, дабы не испортить столь хорошее начало. Однако, невзирая на все усилия, за три года продвинулся я вперед не больше, чем
