кортежа, о чём ни Дерслав, ни Ласота не знали. Они разместились в нём, как у себя, когда подъехали королевские венгры, которые предшествовали государю.
У одного из них конь в дороге подвернул ногу. Увидев в конюшне скакуна, который ходил под Дерславом, даже не спрашивая, чей он был, венгр схватил его.
Люди Ласоты и Дерслава бросились его отбирать. Венгры, а они превосходили числом, схватились за мечи, так что несколько человек челяли порубили, и прежде чем прибежал Ласота, те ускакали на тракт, похитив не только коня с седлом, но и попону, бочку с вином и серебряный кубок.
Не было возможности ни договориться с ними, ни остаться победителями, потому что имели вдвое больше рук, чем Наленчи.
Решительный поляк, хмельной и хладнокровный, хоть Ласота его уговаривал, ничем не мог помочь, только ругался.
– Как же думаешь прицепиться к этим мадьярам? – крикнул он Ласоте. – Слава Богу, если голову с плеч не снимут. О лошадях будешь увещевать? Смотри, как бы ты ещё кровью не заплатил.
Венгры со смехом и издевательствами уехали, и на этом закончилось. Только тогда нужно было видеть больного Дерслава, когда ему дали знать, что его любимый скакун, у которого были особенные ноги, а, несмотря на это, он нёс, как в колыбели, пропал. Он сжал оба кулака, стиснул зубы, ругался и, затем смирившись, сказал перекрестившись:
– Что значит забрать у землевладельца коня? Это только тот знает, у кого была лошадь и которую любил, как… своего ребёнка.
От потери он имел только ту выгоду, что от гнева и волнения, вместо того чтобы сильней разболеться, сразу выздоровел. Взяв у слуги коня, он тут же отправился дальше.
Тогда уже следовали за королём, который поспешно направлялся в Гнезно, а по дороге могли насмотреться и наслушаться, что венгры вытворяли в походе. Когда они прошли, не осталось после них ни целого стога сена, ни хаты, ни дома, в котором бы на их насилие и грабёж не жаловались.
Отсюда росла сильная неприязнь к королю, уже и так нелюбимого, а оттого, что при нём квартирмейстеры и урядники были малополянами, которые смотрели на шалости, ничем не помогая, не предотвращая, люди и на них возмущались.
И вместо того, чтобы это путешествие Людвика завоевало их сердца, еще больше рассердило.
Если бы так притесняли только кметов, которые в прежние времена на праве польском помнили подводы, сопровождение и преследование, не столько бы это поразило, – но доставалось и поместьям землевладельцев, и рыцарству, и духовным лицам, потому что мадьяры никого не уважали.
Таким образом, разлетались серьёзные сетования, а Дерслав, слушая их, то гневался, то радовался, потому что думал, что сторону короля мало кто тут примет.
Не следуя за Людвиком в Гнезно, Наленчи остановились в Познани, где одни делали приготовления для приёма короля, а другие из них собирались на эту мнимую коронацию в Гнезно, потому что были и такие, кто в неё верил.
Знали, что по приказу архиепископа в златоглавом гнезненском соборе был приготовлен покрытый пурпуром трон.
