себя: «Вот что такое известно этому парню, чего не знаю я? Что-то очень важное… Что такое ислам? Ничего хорошего. Так почему же у него глаза такие радостные, а я – как дурак?».
– Ты убивал наших? – теперь уже как-то задумчиво спросил Князев.
– Нет, не пришлось.
– А если бы пришлось?
– И не задумался бы. Тебя, майор, я шлёпнул бы без репетиций.
Лицо шахида исказила ненависть. Это позволило Князеву хотя бы отчасти, но всё же вернуть себе чувство собственного превосходства. Где ненависть, там нет правды. Князев восстановился, вопрос выскочил из него легко, без напряжения:
– Зачем? Что случилось, Саша?
Шахид как-то весь разом выпрямился и процедил сквозь зубы:
– Что ты хочешь услышать, кафир?
Князеву ещё больше полегчало. Перед ним был враг. Матёрый и законченный, во всей своей полноте. В нём не осталось ничего от русского паренька. Обычный душман, каковых майор перевидал немало. Мир в душе у Князева вновь стал обретать привычную простоту. Вопросы исчезли.
***
«Злая вера у этих сволочей, но мужественная, – думал Князев, когда вечером шёл домой. – Да – мужская вера. Этим парня и соблазнили. Герои хреновы. Нет, не надо его стрелять. Отправлю всё же в Кабул. Дадут щенку лет шесть дисбата, может ещё выберется, человеком станет. В дисбате таких «шахидов» делают нормальными людьми, не сильно даже напрягаясь», – майор весь разомлел от собственного гуманизма. Он уже не помнил, что видел перед собой отнюдь не заблудившегося советского паренька, а настоящего душмана. Майор очень устал.
***
– Здравия желаю, Клавдия Ивановна, – приветствовал он жену в их убогой мазанке.
– Что-то случилось, Дима? – жена посмотрела на него испуганно.
Князев устало сморщился. Клава никогда не задавала ему вопросов, связанных с работой. Она не раз видела в его глазах отражение смерти и никогда ничего не спрашивала. Жена боевого офицера. Почему сегодня… Он раздраженно буркнул:
– Это ты объясни мне, что случилось.
– У тебя лицо… тёмное.
Князев ничего не ответил. У него не было сил задуматься о словах жены. Он надеялся, что с такого устатка уснёт сразу же, но тупая боль в спине, явный признак стресса, не давала ему забыться. За всю ночь он так толком и не уснул. Нервно дёргался, ворочался, вставал, курил. Голова наливалась тяжёлой пустотой.
***
На работу поутру он пришёл совершенно разбитый и злой на весь мир, даже не пытаясь думать о причинах своей озлобленности. Сознание, кажется, включило защитные механизмы, на корню давившие любой намёк на мысли о Сашке. Дела просматривал механически, заставляя себя по несколько раз перечитывать одно и то же, чтобы вникнуть в содержание. Когда в дверь постучали, он с некоторым даже облегчением крикнул: «Войдите».
В
