выразительно приподняла брови, и воевода почувствовал что краснеет.
– Нет. Может быть. Не знаю. Вы всё время вместе и… чёрт, у меня от него холод по спине бежит. Какой-то он… неправильный, что ли.
Кудесница перестала веселиться. Глянула на Всеволода пристально, сквозь густые длинные ресницы, но воевода поспешил отвести глаза. Не хотел смотреть в меняющие цвет очи морокуньи.
– Правильно делаешь, что боишься, воевода, – посерьёзнев, тихо сказала Врасопряха, – но там, куда мы идём, он может мне понадобиться. Ведь станется, что то, с чем мы столкнёмся, будет пострашнее Ксыра. К тому же, пока я рядом, он вам не опасен.
– Но ведь…
– Полно об этом, – категорично пресекла дальнейшие расспросы ведьма, – где-то здесь я видела родник. Пойду, умоюсь, ведь ты сам сказал – путь предстоит неблизкий.
С этими словами женщина развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Ксыр в этот раз не сразу поспешил за своей хозяйкой. Подняв голову, он перехватил взгляд воеводы и, не отрываясь от него, легко, одним движением смял в ладони бабочку.
Всеволод вздрогнул. В глазах парня, убившего насекомое, не отразилось ничего. Никакой мысли или чувства, только пустота. Два светло-голубых колодца, ведущих в никуда, походили на чешуйки снулой рыбы. Блёклые и неподвижные, они казались мёртвыми.
Как и предсказывала морокунья, через неполные четыре часа отряд вышел к Камаринской Вежи. Точнее сказать, к её руинам. Останец старой сторожевой башни возвышался на самом высоком холме в округе. У подножия взгорка бил ключ с чистой, студёной водой. Неподалёку раскинулся берёзовый околок. Реденькие деревья, шелестя листвой, манили обещанием отдыха в тени и комфорте. Лучшего места для привала нельзя было и представить. Но чем ближе к башне подходила дружина, тем тише становились люди. К холму отряд приблизился уже в полном молчании. Подняв руку, Всеволод приказал остановиться. Обернулся. Его воины, стянув шлемы, глядели на вершину шеломяня, кое-кто шептал молитвы. Простояв так несколько ударов сердца, гриди потянулись к ручью напиться и наполнить опустевшие за день фляги. Лишь Видогост и Пантелей, направились к нему. В руках один из десятников нёс длинный, обвязанный бечёвкой свёрток. Лицо зубоскала Пантелея на этот раз было непривычно серьёзным. Бережно приняв завёрнутую в холстину вещь, Всеволод поискал взглядом молодого княжича и, махнув рукой, подозвал его к себе.
– Пойдём, Пётр, поднимемся туда, – Всеволод указал на остов башни, – тебе нужно это видеть.
– Это обязательно? Я хотел Ставраса напоить, пошто нам лезть в такую кручу?
– Потому как я сказал. И потому как кое-что тебе понять сегодня нужно будет. Идём.
– Вы не против, если я присоединюсь? – спросила Врасопряха, подходя к ним и отжимая смоченную в ручье косу. Здесь, на открытой солнцу поляне, вдали от тени было жарко.
– Нет, не против. Вот только он, – Всеволод кивком указал на Ксыра, пусть останется здесь. Нечего ему там делать.
Кудесница обернулась и что-то быстро сказала парню на незнакомом воеводе
