оттолкнуть меня. И тогда я тихо отстранился. Ее ресницы дрогнули и раскрылись, словно мохнатые лепестки зрячего цветка. Ровные, сухие щеки разгорелись, серое дно лагун заволокло изумлением, влажные губы набухли и покраснели. И то сказать: такого массажа я им еще не делал!
Я потянулся к ее лицу и, искупая брутальность нежностью, покрыл его легкими, воздушными поцелуями. После этого вернулся к ее губам, и они робко мне отвечали. На третий раз она, превзойдя самоё себя, принялась целовать мое лицо. Выходило так неловко и нежно, что меня прошибло давно забытое умиление, отчего лифт моего сердца взлетел еще на один этаж.
Не могу здесь не сказать вот о чем: у нее был роскошный рот, у нее были выдающиеся губы, которым она не знала цены. Великий адалюбец сказал бы, что рот ее похож на рану. Добавлю только, что рана ее была красивой, глубокой и незаживающей. Все тот же непревзойденный сластолюбец заметил бы, что ее верхняя губа подобна летящей птице. Если птице, почтительно добавлю я, то из породы райских. По мне ее губы походили на застывшие волны: круто взметнулась верхняя, обнажая жемчужное дно, а нижняя, такая же тугая и полноводная, прорвала жемчужную запруду и готовилась затопить мое сердце. Ее губы – это сама любовь в живой пластической форме. Но не дай бог их обидеть: они, словно розовый моллюск, тут же смыкали створки и передавали слово строгим глазам.
«Эх, ты! – сказал бы мой друг Гоша. – Не можешь описать губы, а туда же: берешься писать про любовь! Вот я, например, не морочу голову ни себе, ни другим, а просто поедаю их, как сочную, ароматную клубнику!»
Перед тем как уйти, она посмотрела на себя в зеркало, обернулась ко мне и укоризненно сказала:
«Посмотри, что ты сделал с моими губами… Что я теперь дома скажу…»
И я в припадке нежности сгреб ее в охапку вместе с темно-коричневым (падчерица школьной формы) шерстяным платьем, комсомольским значком, доверчивыми глазами, набухшими до барабанной звонкости губами, зеркалом, квартирой, городом и весной. Жизнь моя снова выбиралась на большую дорогу.
Посеяв в Люси порочное желание, я ухаживал за ним, как за капризным экзотическим растением. Наблюдал, как распускаются его стыдливые цветы, как после очередной прививки страсти Люси в полном смятении отстраняется от меня, и черная приманка на взбаламученном сером дне ее лагун наливается дрожащим отблеском пламени. Мне казалось – еще чуть-чуть, и она сама попросит меня об ЭТОМ. Я методично и расчетливо подталкивал ее к краю, не думая о том, что будет с нами после. Перед сном ее горячая, обнаженная тень витала надо мной и, прикасаясь к моим губам и бедрам, ввергала меня в сладко-мучительный, гулкосердечный транс, избавиться от которого можно было лишь одним-единственным способом. Интересно, думал я, если девчонки испытывают то же самое (а они непременно должны испытывать что-то подобное), то как она может терпеть эту пытку, зная, что есть я?
3
Первый день мая мы провели вместе.
