электричек и тому подобные примеси, красители и катализаторы жизни, что норовят вмешаться в ее алхимию. Она относится к ним, как общий знаменатель к ничтожным дробям. Ее не интересует ни имя, ни биография вашей будущей возлюбленной. Она просто указывает на нее и говорит: «Вот она! Бери ее, владей и никому не отдавай!» И в этом есть что-то пугающее: таким же бесцеремонным и безнравственным образом мы выбираем себе одежду и прочие вещи личного потребления.
Итак, я по-прежнему пытаюсь проникнуть в онтогенез любви и если отвлекаюсь, то только затем, чтобы ввести в прицел моего интереса поправки на взросление.
То трудовое лето восьмидесятого обогатило меня двумя достижениями. Во-первых, я научился играть на гитаре. Уникальная, скажу я вам, вещь! В руках опытного музыканта она становится чем-то вроде шестиструнного психотропного манипулятора. Вдохновенный факир, заклинатель собутыльников, гитарист участвует в пьянках и, дергая за струны, как за ниточки, помогает компании разблокировать запоры бессознательного, добраться до сокровенного и сформулировать его.
По правде говоря, научился играть – слишком громко сказано: скорее, освоил три аккорда, которых с лихвой хватает, чтобы подыграть злому любовному разочарованию или зайтись в милой русскому сердцу кочевой цыганской тоске, которая, так же как и блюз, есть один из сленгов тоски универсальной. Ибо истоки их одни и те же: несвобода с видом на горизонт. К основным аккордам я со временем добавил еще парочку и с этим арсеналом приобрел прочную репутацию компанейского парня, позволяющую мне сегодня поделиться с начинающими скоморохами главным скоморошьим секретом: в нашем деле главное не аккорды, а чувство.
Во-вторых: познав после расставания с Люси целебную силу злорадного скепсиса, я вступил в пору разумного и регулируемого любовного помешательства, если можно так выразиться. Отныне я был влюблен во всех девушек и ни в одну из них персонально. Я нуждался в этом замирающем приподнятом состоянии и был подобен пауку, что слившись с напряженной паутиной, ждет верные признаки ее трепета.
Когда в конце второго курса я впервые увидел в спортзале Ирен, то не ощутил сигналов сердечной тревоги. Возможно, оттого что красивая, бойкая четверокурсница не могла вызвать у меня, неспелого второкурсника, ничего, кроме почтительного уважения. Ведь нас разделяли (страшно сказать!) тысячи часов непрочитанных лекций и сотни будущих семинаров, тома ненаписанных конспектов, тротиловые россыпи несданных курсовых и рефератов, минные поля зачетов и экзаменов, киловольты нервного напряжения и мегаватты прилежности! Словом, все то, что давало ей право смотреть на меня рассеянно и снисходительно.
Другое дело – осень, когда к успешной сессии и летней трудовой доблести добавился мой статус полноправного игрока факультетской сборной. Мое самомнение достигло суверенных размеров и было готово общаться с Ирен на равных.
Играя за один факультет, мы были обречены на знакомство. «Привет, мальчики!»,
