Нина к ним относилась. Ну, здравствуй, нежданная ревность! Совершенно не рад знакомству с тобой, черт бы тебя побрал!
Имелось у меня, однако, перед соперниками одно звучное преимущество – музыкальная школа. Несмотря на опоздание, Нину туда приняли, и хотя часы наших занятий не совпадали, все, что мне нужно было сделать, дождавшись ее – это как можно убедительнее изобразить удивление от встречи и не покраснеть при этом. Дома наши находились на чувствительном друг от друга расстоянии, но имелась достаточно продолжительная часть обратного пути, которая нас соединяла.
Мы брели по дороге и, поощряемый тихой улыбкой, я развлекал ее пересказом школьных новостей и сплетен в их мужской, так сказать, редакции. Заметив, что она, в отличие от Вальки, весьма неохотно обсуждает оплошности одноклассников, я быстро и радикально поменял тональность донесений, приспособившись порицать порицателей, что мне и самому нравилось куда больше.
Приходилось нам обсуждать книги и новые фильмы, а также все, все, все, чем можно было заполнить неловкие паузы, которых я панически боялся. Мне казалось, что Нина тщательно скрывает скуку, и скука ее того и гляди прорвет тонкий покров замешательства и явится мне, оскорбительная и равнодушная. Но нет, чаще всего она первая нарушала молчание. Не в пример Вальке и прочим девчонкам, которые звали меня не иначе как «Васильев», она обращалась ко мне «Юра» и делала это так часто, что к концу пути меня распирало от юродивой гордости.
Дважды мне довелось проводить ее до дома, в остальных же случаях она, расставаясь со мной на перекрестке четырех ветров, говорила: «До свиданья, Юра, до завтра!», и я отправлялся домой за завтрашним днем. Утром мы осторожно улыбались друг другу, и я занимал свой наблюдательный пост, не смея нарушить равноудаленную от всех прочих дистанцию, чтобы не дать повода обвинить нас во взаимной симпатии. Времена тогда, знаете ли, не в пример нынешним были злые и насмешливые.
И все же правда просочилась. Возможно, кто-то увидел нас, возвращающихся вместе из музыкальной школы, а может, перехватил мой собачий взгляд, которым я на нее смотрел или обнаружил мой виляющий хвост. Вы же знаете – там, где порицание есть средство подчинения, всегда найдется шептун, который захочет им воспользоваться. В нашем случае шум подняла Валька, и мне открылось, что ревность, как и любовь бесцеремонна и беспощадна. Однажды, когда я в очередной раз собрался провожать Нину из музыкальной школы, она помялась и сказала:
«Не надо, Юра…»
«Почему?» – замер я.
«Это нечестно…»
«Что нечестно?» – изумился я.
«Провожать меня. Ведь ты дружишь с Валей…»
«Неправда, я с ней не дружу! Я хочу дружить с тобой!» – возопил я.
«Она сказала, что ты дружишь со всеми девочками по очереди…»
«Она дура, твоя Валька! Дура набитая!» – выкрикнул я.
«И все равно – не надо меня провожать…» – строго и непреклонно
