разгул пришедших с юга боевиков. Брошенные американцами сотрудники различных миссий растерянно суетились, не зная, то ли, бросив все, рваться в аэропорт, то ли, запершись у себя в домах, пережидать, пока талибы организуют в стране какой-нибудь порядок.
И тот и другой варианты не сулили ничего хорошего. Долго взаперти не усидишь – рано или поздно, пришлось бы выйти на улицу, чтобы добыть еду. Но из Кабула тоже приходили плохие вести: аэропорт переполнен, американцы не успевают вывозить не то, что афганцев, работавших на них, даже собственных граждан.
Я возвращался после сдачи оборудования китайцам в сопровождении талиба, которому поручили обеспечивать мою безопасность. Впереди возле широкого каменного дома с флагом красного полумесяца на фасаде образовалась пробка, и я притормозил.
Шум во дворе заставил обернуться: какой-то пуштун тащил за руку женщину в европейской одежде и хиджабе, прикрикивая что-то на фарси. Собираясь закурить, я приспустил окно и присмотрелся к ней. Накидка скрывала ее лицо, но глаза, в мольбе смотревшие на меня, показались знакомыми. Глядя в них, я с горечью вспомнил, сколько боли доставила мне обладательница похожих глаз три года назад.
– Не вмешивайся, – сказал Ахмад, увидев, куда я смотрю, – у него право победителя. Сейчас свозят ее к ближайшему мулле и оформят, как законную жену. Примет Ислам, нарожает детишек – привыкнет. Внезапно женщина оттолкнула пуштуна и, сорвав накидку, бросилась ко мне. Я узнал бы эту женщину из тысяч других – ко мне бежала Виктория!
– Там моя жена, – рявкнул я Ахмаду и бросился навстречу, надеясь, что она не успела сменить фамилию.
Подбежав, Вика спряталась за мою спину, и пуштун, наткнувшись на меня, стал что-то орать, размахивая руками. В это время подоспел Ахмад и стал не менее энергично втирать ему, что чужих жен умыкать нехорошо. На шум стали собираться талибы.
Наконец, спор затих, и, повернувшись ко мне, Ахмад попросил, чтобы Вика показала документы. Из глубины одежды вынув загранпаспорт, она отдала мне, и я с облегчением увидел на нем свою фамилию. Я передал наши паспорта Ахмаду, тот показал пуштуну, и толпа стала расходиться, но пуштун остался стоять, продолжая с ненавистью смотреть на нас.
Не желая искушать судьбу, я подхватил Вику и быстро повел к машине. Пробка к этому времени рассосалась, и, усадив ее на заднее сиденье, я сразу набрал скорость. Немного отъехав, спросил:
– Как ты? Пришла в себя?
– Какой ужас! Куда он меня тащил?
– Скажи ей, Ахмад.
– К мулле, – пояснил он. – Быстро оформили бы твое замужество, ты приняла бы ислам и нарожала ему детей. Но могло быть и хуже: на территориях, занятых талибами, с 11 апреля деятельность «Красного креста» запрещена.
Взглянув в зеркало, я увидел ее расширившиеся от ужаса глаза.
– Что может быть еще хуже? – закричала она, рыдая, и впала в истерику.
Пришлось остановить машину и дать ей воды.
– Спасибо, что спас меня, – всхлипнула она в последний раз через несколько минут.
– Как ты здесь оказалась? – спросил я, снова садясь за руль.
– С мужем работала в международном представительстве красного креста, там же и жила. Позавчера он уехал в Кабул, и больше не звонил.
– С Андреем?
– Нет, я не видела его с тех пор, как ушла из театра. За Богдана вышла год назад от безысходности. Он был первым мужчиной после расставания с тобой. Надеялась с ним забыть о тебе. Не вышло.
Дорога была забита машинами, направлявшимися на север. Люди бежали от Талибов в Кабул, надеясь найти там убежище, но, судя по обстановке, уже опоздали. Через десять минут опять встали в пробке. Я включил радио. Лорен Кристи пела песню «Цвет ночи», под которую мы расставались. Услышав ее, Вика опять заплакала, а я вспомнил, как впервые встретил ее пять лет назад.
В полупустом автобусе после работы мы с Аркадием возвращались в гостиницу. Пьяная женщина у дальнего входа стреляла глазами в нашу сторону, и Аркаша, недолго думая, подсел к ней. Я едва разглядел ее: в салоне было темно, да и разглядывать не хотел – терпеть не могу пьяных женщин, за исключением тех, что напоил сам.
Через несколько минут заметив, что они направляются в мою сторону, я отвернулся, надеясь, что Аркадий поймет и не станет тащить ее ко мне. Однако, услышав слова: «Молодой человек, можно присесть рядом с вами?», повернулся. Я был уверен, что увижу перед собой размалеванную шалаву, но ошибся. Женщина лет двадцати трех выглядела неплохо, и в трезвости была бы даже симпатичной. Я пожал плечами, и она села возле меня. Аркаша сел рядом и спросил, как ее зовут, и почему прелестная девушка в столь поздний час едет одна.
– Меня зовут Виктория, – ответила она, глядя на меня, – еду со дня рождения подруги. Провожать было некому, потому
