помощи любви обретенный, требует сосредоточения и внимания, закрепи его, уделяя внимание должное. Я кивнула. Да будет так! Ходить на свидания не будем, но смотреть через плетень друг на друга нам никто не запрещал.
И мы смотрели. Каждый вечер. Я научилась призывать тысячи светлячков, и они пылали под нашими ногами, замыкая нас в яркий круг ожидания чуда. Он приносил мне цветы. Каждый день разные. Не кидал мне, просто стоял с ними, подносил к губам, небрежно играл лепестками. Я улыбалась, мне страстно хотелось убрать все преграды между нам. От моих мыслей потихоньку начинал тлеть плетень. Любимый тут же бросался к нему, сбивая едва зарождающееся пламя, не отводя глаз от меня.
Я моргнула, спеша убрать пелену закипающих от ярости слез на глазах. Все было неправдой! Там, в огне очага передней, разведенного не для предсказания, а тепла и уюта, я случайно увидела картину, которая зачеркнула мой идеально прорисованный мир, потому что по закону энтропии такой мир в реальности неизбежно разваливается.
Так распадаются в огне головешки, открывая правду мне, способной повелевать огненной стихией. Там, в пламени, двое влюбленных праздновали торжество своей страсти, разбавляя её смехом и бесстыдством. Мой старый друг детства и та, чьё лицо я не знала и хотела позабыть как можно скорее.
Хотелось крушить и ломать, но под рукой, кроме пушистого Дара, тихонько, но все же ощутимо прикусившего мне пальцы, в надежде привлечь внимание, ничего и никого не было, и я просто застонала. Было два варианта, и я не знаю, какой нравился мне меньше. Первый состоял в том, что мой дар не работал или работал со странными сбоями, а второй – в том, что любимый изменял мне или скоро изменит. Что бы вы выбрали?
Грозная ведьма, повелительница стихии огня в моем лице выбрала сидеть за столом с застывшим перекошенным лицом и пялиться в потухший очаг. К двери подходил очередной клиент, но тряпка у порога предупреждающе полыхнула вместо приветствия, и клиент понятливо испарился.
За спиной зашаркали знакомые шаги, повеяло лавандой. Бабушка. Она не была красавицей, но в свои девяноста два выглядела едва ли на пятьдесят пять. Самая мудрая представительница нашего рода никогда не сутулилась, держалась прямо и тихо, редко вмешивалась в семейные разборки. Но если ей случалось открыть рот, все неизменно замолкали и последнее слово было только за ней.
Шестьдесят процентов клиентов нашей семьи приходили только к ней, и никакими скидками их не удавалось передать остальным. Но самое главное – я никогда не слышала, как она работает. За клиентом закрывалась дверь в ее клетушку, и оттуда не доносилось ни звука. Мелкими мы с сестрой не могли сдержать любопытства и подбегали к двери подслушать, но с нами случались маленькие неприятности: мы поскальзывались и бухались в невесть откуда взявшуюся лужу, от ручки двери било мелкими разрядами, а порой случалось так, что вот только ты поднес ухо к двери – а уже сидишь на грядке с луком в огороде и не помнишь, как тут оказался.
– Давай, покажи! – без тени улыбки бабушка кивнула на очаг.
Но
