одня ночью мама позвонила и сказала, что он умер во сне.
Ничего не предвещало беды. Одно дело, когда человек тяжело болен, и ты понимаешь, что в любую минуту его может не стать. Даже готовишься к этому. Но когда это случается внезапно – мир вокруг будто замирает. Хочется переспросить у судьбы: ты уверена? может, это ошибка…
От ещё тёплых воспоминаний замёрзшее сердце будто оттаяло, и по щекам, наконец, побежала вода. Я заступила за дверь, чтобы никто меня не заметил, вытерла щёки ладонями и указательными пальцами провела по ве́кам и под глазами.
Я не хотела ни с кем столкнуться, потому что не знала, как отвечать на соболезнования. Даже избегала маму, потому что не знала, какими словами могу поддержать её. Я, у которой слова – это рабочий инструмент, не могла подобрать нужных для родного человека.
Из своего укрытия я слышала, как трескало пламя свечи, что стояла у папиного изголовья. И даже шёпот маминой подруги долетел до моих ушей:
– Вы так и не рассказали Рите?
Голос затих, а треск пламени, наоборот, усилился и стал громче.
Я насторожилась и непроизвольно выглянула из-за двери, будто кто-то взял меня за плечи и переставил с одного места на другое. Тётя Майя сидела спиной к входу, а мама напротив неё. Мама подняла голову, встречаясь со мной взглядом, только она открыла рот, чтобы перебить тётю Майю, как та продолжила:
– Ты сама расскажешь? Это была ваша общая тайна, да и Андрей растил её как родную…
Я быстро заморгала, встряхнула головой и скривилась. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, я шагнула в гостиную, не сводя глаз с маминого лица. Оно стало одного цвета с подушкой, на которой лежала папина голова. Мама выдохнула. Треск от пламени стал громче, как будто свечу поднесли к моим ушам.
– Что? – выдохнула я, не узнавая свой голос. Губы дрожали, отчего, казалось, задрожала каждая буква столько коротенького слова.
Тётя Майя обернулась и прижала ладонь ко рту.
– Это правда? – Мой голос снова обрёл прежнюю уверенность. – Кто тогда мой родной отец?
Мама молчала. Тётя Майя поднялась и оставила нас наедине, понимая, что продолжение разговора её не касается. Она виновато опустила голову и, проходя мимо мамы, коснулась её плеча.
– Кто? – повторила я громче, смотря маме в глаза.
– Ри…
– Ты не скажешь, – поняла я по её ожесточённому взгляду.
– Прости, – закрыла глаза она. Но ни вины, ни сострадания в её голосе не слышалось. Как будто: «Прости, но это не твоё дело».
На кладбище я стояла в стороне, ни разу не посмотрев на маму, а когда мы вернулись домой, потребовала объяснений.
– Ты ещё не готова, – как заученную фразу повторяла мама. Безэмоционально. Всё с той же маской на лице: «не беспокоить».
– Что прикажешь мне делать с тем, что я услышала? Дофантазировать?
– Я дала обещание твоему… – она сглотнула, – …отцу.
– Прекрасно! Какому из?
Мама ничего не ответила.
Я сжала руки в кулаки и зажмурилась.
– Если бы Майя не проговорилась… – я открыла глаза, встречаясь с мамиными, – ты собиралась вообще мне сказать?!
– Нет.
– Здорово! – Я всплеснула руками, случайно задев фотографию на комоде.
– Послушай…
Я схватила упавшую рамку и отшвырнула в стену. Мама вздрогнула.
– Кроме правды, ничего не хочу слушать. Это несправедливо!
Я никогда не позволяла себе повышать голос на маму, а сейчас кричала. Мне было стыдно, но я не могла остановиться, слова срывались с губ быстрее, чем я успевала подумать, что хочу сказать.
Мама всегда была строгой со мной. Иногда мне казалось, что в ней совсем нет нежных чувств для меня. Но папа – тот, кого я считала своим отцом девятнадцать лет – всегда сглаживал острые углы между нами.
– Тебе будет больно! Я хочу оградить тебя от…
– Сейчас мне тоже больно, – я снова не дала ей договорить. – Меня воспитывал чужой человек!
– Он никогда не был тебе чужим! – громко возразила мама.
– Всё. На этом хватит лжи! Не хочу больше тебя слушать! – Я присела на край кровати, спрятав лицо в ладонях.
Я не плакала. Меня просто потряхивало от столь сильных и отвратительных эмоций. Как будто меня облили чем-то липким и дурнопахнущим. Я ждала, что она подойдёт и обнимет. Или скажет что-нибудь… Но она молчала и оставалась стоять в дверном проёме моей комнаты.
Мы
