style="font-size:15px;"> Встану я, раб дьявольский (имя рек), не благословясь, пойду не перекрестясь из дверей в двери, из ворот в ворота новобрачных, и выйду я во чисто поле, во дьявольско болото; во чистом поле стоят ельнички, а на ельнички сидит сорок сороков – сатанинская сила! А во дьявольском болоте Латырь бел камень, а на Латыре бел камени сидит сам Сатана!
И пойду я, раб, к Латырь бел камню,
и поклонюсь я, раб (имя рек), самому Сатане и попрошу его:
«Ой же ты, могуч Сатана, как ты умел свести
(имена мужа и жены), так умей и развести,
чтоб друг друга не любили, друг друга колотили
и порой ножом поразили! Ведь я твой раб,
я твой слуга, и по сей день, и по сей час,
и по мой приговор – во веки веков!»
Чтобы муж жену любил:
Как люди смотрятся в зеркало, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся; а мыло сколь борзо смоется, столь бы скоро муж полюбил; а рубашка, какова на теле бела, столь бы муж был светел!
Стану я, раба (такая-то) благословясь,
Пойду, перекрестясь,
Из избы в двери, из двора в ворота,
Выйду в чистое поле, в подводосточную сторону.
В подводосточной стороне стоит изба,
Среди избы лежит доска, под доской – тоска.
Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается!
Белый свет красна солнышка дожидается, радуется и веселится!
Так меня, рабу (такую-то) дожидался, радовался и веселился,
Не мог бы без меня ни жить, ни быть, ни пить, ни есть.
Ни на утренней заре, ни на вечерней!
Как рыба без воды, как младенец без матери,
Без материна молока, без материна чрева не может жить,
Так бы раб (такой-то), без рабы (такой-то)
Не мог бы жить, ни быть, ни пить, ни есть.
Ни на утренней заре, ни на вечерней,
Ни в обыдень, ни в полдень,
Ни при частых звездах, ни при буйных ветрах,
Ни в день при солнце, ни в ночь при месяце.
Впивайся тоска, въедайся точка, в грудь, в сердце,
Во весь живот рабу (такому-то),
Разростись и разродись, по всем жилам, по всем костям
Ноетой и сухотой по рабе (такой-то).
Примечание: «Ноета», происходит, разумеется, от слова «ныть», а «сухота» – от слова «сохнуть». Подобные напасти, как предполагалось, должны были передаться бедной «околдованной» девице. Колдун, или колдунья при этом всячески старались так или иначе, воздействовать более действенными псособами, и, если удавалось, использовал самые примитивные яды. «Заказчика» заговора при эом всячески подбадривался и убеждали, что девица уже сохнет по нему «который день» и что осталось лишь совсем немного.
В случае вполне возможной неудачи обвинение строилось на том, что вмешался более сильный колдун, что с просьбой заговора обратились слишком поздно, или, что заказчик оказался не слишком-то щедр для того чтобы произвести «полноценные» магические действия. Как бы то
