сконцентрироваться на предстоящей пытке, но был тут же накачан наркотиками и уже не отвечал за собственную речь. Генри без промедления взялся за скальпель и сделав два продольных надреза на его лбу, принялся за сверление. Медленно, никуда не торопясь, словно наслаждаясь каждой минутой проделываемой работы (хотя так оно и было), он высверлил в черепе Дикенсона шесть отверстий, опосля, грубо, без всякого профессионализма, выдолбил молотком часть кости. Череп треснул неравномерно, и одна его крохотная часть раскрошилась. У Сэма резко подпрыгнуло давление и его с трудом удалось стабилизировать. Доктора это совсем не смутило, даже можно сказать слегка улыбнуло. Улыбнулся ему в ответ и студент, который в этот момент совсем не давал отчет своим выходкам.
Удалив Дикенсону часть лобной доли головного мозга, чтобы пациент в дальнейшем меньше времени мог уделять своим раздумьям, он наложил ему десять внутренних швов, поставил вместо удаленной кости титановую пластину, добавив к интерьеру его головы еще четыре дополнительных винта. После чего он вернул на место задранную назад кожу лба и наложил ему двадцать семь аккуратных швов. Лоб был зашит ювелирно, за что отдельное спасибо мастеру.
Измученное и изувеченное тело студента отмыли от собственной запекшейся крови и доставили в палату, где он должен был пережить предстоящее заражение ради собственного излечения.
Ночь пришла быстрей, чем ее ждали. Сэм первые два часа кричал от прилива боли, не помня ничего о собственной затеи. Язык и вправду был его врагом. Не пререкайся он сегодня с доктором, мог бы отделаться очередным удалением мешающегося органа. Теперь же он с трудом понимал, где находиться и что с ним происходит. Почему ему так больно! Ближе к рассвету, часть памяти смогла зафиксировать обрывки прошлого, правда всего процентов на тридцать. Этого, как оказалось, было достаточно, чтобы Сэм смог встать с кровати и попытаться достигнуть желаемого. Дело было в другом. Студент теперь желал скорейшей смерти. Обезображенный, с отсутствующей частью мозга. Для чего раскрывать ящик Пандоры? Он отчетливо понимал, что проживет не больше нескольких суток. Заражение захватит контроль над его организмом, и он умрет в жестоких муках, борясь с собственной болью.
Стараясь перебороть пульсацию свежих ран, Дикенсон разогнал затуманенные бесполезные раздумья и решил вернутся к намеченному ранее плану. Так хоть может посчастливиться умереть несколькими днями раньше.
Оказавшись в коридоре психиатрии, из живого персонала, оставалась одна спящая медсестра, поедаемая опарышами. Тошнота нахлынула к горлу, но желудок был совершенно пуст и с легкостью справился с концентрацией сил. Сэм немного побледнев (до состояния трупа, учитывая, что он и так не был румян), тихим покачиванием направился на поиски кабинета своего «ПАЛАЧА».
Светало. Солнечные лучи с трудом старались пробиться сквозь запачканные окна, переливая стоявшую в воздухе пыль. Когда он вошел в кабинет Генри Коттона, на часах пробило шесть. Подтирая собственные слюни, он застыл у висевшей
