костра в пролеске из высоких сосен, а сразу за их спинами расстилался луг с высокой травой. За лугом, дальше, чуть под откос, высились холмы и начинался лес, но сейчас в темноте его почти не было видно. Небо высокое и бездонно черное сияло крупными звёздами. Воздух гудел стрекотом цикад.
Ася смотрела на огонь, он её завораживал и успокаивал. Горящие поленья потрескивали. Желтоватое пламя огня колебалось на ветру и от него отделялись красные искры. На костре стоял котелок, в нём закипала вода для чая. Приятная усталость навалилась на Асю. Это был их первый день в горах и первый привал.
У костра их осталось пятеро. Павел – высокий, красивый молодой парень. Кажется, Ася впервые видела такие, действительно, голубые глаза. У него были длинные немного вьющиеся волосы, забранные в хвост. И в манерах его, в тембре голоса присутствовала какая-то кошачья грация, мягкость. Асе казалось – даже ранимость. При том, что в разговоре он держался довольно отстранённо и уверенно.
Таня и Олег пришли в поход вместе. У неё были стриженные под каре русые волосы и сияющие глаза. Таня ей нравилась, она казалась Асе живой и искренней. Они с Олегом подходили друг другу. Олег – симпатичный блондин немного смущался и от этого все время старался шутить.
И Лена. Маленького роста, сероглазая, в больших очках. Она постоянно как будто чему-то удивлялась и высоко поднимала брови, а когда говорила без конца улыбалась, словно пытаясь побороть стеснение и неловкость.
Всех их Ася впервые увидела несколько дней назад, когда они вместе садились в питерский поезд до Севастополя.
Кажется, они её приняли за ровесницу. Интересно, насколько она выглядит? Точно не на 37. Олег так удивился и, похоже, даже не понял, когда она вскользь оговорилась, что у неё есть ребёнок. Они с Таней студенты, им лет по двадцать с небольшим. Лена, кажется, постарше. А Павлу, вообще не понятно сколько лет. Около тридцати, вероятно, а, может и меньше.
Ася в последнее время часто задумывалась о возрасте. Маленькая и худенькая лет в тридцать она легко сходила за двадцатилетнюю. Но, когда возраст перешагнул рубеж в 35 лет, она неожиданно обнаружила, что перешла из категории молоденьких глупых девушек в категорию молодых женщин. К ней пришла зрелость. И дело даже не в лишних килограммах, от которых при желании можно было бы избавиться и не в появившихся на лбу и в уголках глаз морщинках, которые больше всего, наверное, были заметны ей самой. В конце концов, подростковая угревая сыпь портила её значительно больше. Дело было в её внутреннем самоощущении. Она чувствовала, как увеличилась дистанция между той семнадцатилетней девушкой, которой она когда-то была и той женщиной, которой она стала сейчас. Почему так, она не знала. Может, имел значение возраст и накопленный опыт, может, её взрослило материнство, может, все то, что она пережила за последние несколько лет, так сильно изменило её, что она уже не могла быть прежней…
Чай заварился и Олег разлил его по кружкам. От кружки шёл пар. Ася добавила сахара. Сладкий чай она пила только где-то на природе, в остальное время предпочитала сахар не добавлять. Они говорили о том, как быть собой, не сливаться с толпой, не зависеть от чужих оценок… Ася больше молчала и думала. Что-то спрашивала.
Она вспомнила, как недавно стояла, прислонившись к краю автобусной остановки и как раз думала что-то о своём возрасте. Уже очень пожилая женщина, опираясь на палку, проходила мимо неё и сказала:
– Хорошо стоишь, красиво. Мы красивы, когда молоды.
Она была какой-то нестандартной старушкой. Сгорбленная, в толстых очках, а из-под берета торчали коротко стриженные, вероятно, крашенные грязновато-рыжие волосы. Но говорила она бодро и задорно.
Ася что-то ответила ей. Завязался разговор. На несколько минут она снова почувствовала себя внучкой. Так, как чувствовала, когда была жива её бабушка. Близкие люди уходят из нашей жизни и вместе с ними мы теряем частичку себя. Отношения во многом создают нас. Они незаметно вплетаются в ткань нашей жизни и значат гораздо больше, чем нам порой кажется.
Почему она прощается со своей молодостью так, будто ей не тридцать семь, а, как минимум, пятьдесят? Ведь ей нет ещё и сорока. При хорошем раскладе, полжизни у неё ещё впереди и для пятидесяти- шестидесятилетних она все ещё остаётся молодой легкомысленной девчонкой. Почему же временами ей хочется плакать? Что она там оплакивает?
Это правда, сейчас она стала уверенней, она полнее ощущает эту жизнь, может больше в ней присутствовать. Она гораздо счастливее, чем помнит себя в юности. И все же временами к горлу подступают слезы. Что-то там остаётся, что не оплакано. Может, упущенные возможности? Может, опыт, который не состоялся, или состоялся, но теперь уже больше никогда не повторится? Может, просто та роль, данная возрастом, к которой больше нет возврата? Как Ася не будет больше никогда внучкой, так и не будет больше никогда маленькой девочкой или школьницей. Она не будет больше незамужней молодой девушкой. Ася знала, что в этих ролях есть не только плюсы, но и минусы, но их очарование
