свое прошлое помнили так, как дозволяло им помнить министерство[121], то москвичи попытались выйти из ущемляющего университетское достоинство государственнического дискурса.
К столетнему юбилею университета в Москве планировалось составить своего рода сборник агиографических текстов о его служителях и соединить университетское торжество с празднованием 1000-летия «изобретения церковных Славянских письмен, которое совершилось в 855 г.»[122]. Таким образом, университетская история предстала бы завершением духовного просвещения Руси-России. И поскольку в такой связи профессора являлись прямыми продолжателями дела христианских просветителей, то юбилейные издания предлагалось обогатить «историей славяно-русских письмен» и «жизнеописанием Св. Первоучителей Славянской грамоты Кирилла и Мефодия»[123].
Несмотря на первоначальную установку, опубликованная в 1855 г. «История Московского университета» С.П. Шевырёва не образовала линию, выходящую за пределы имперского времени. С одной стороны, война 1812 г. и московский пожар создали в ней явный разрыв, а с другой – имевшиеся в распоряжении историка источники повествовали не о тысячелетнем, а только о столетнем периоде и о двух разных университетах внутри него: о Московском университете XVIII в. и об императорском университете в Москве первой половины XIX в.
Единую нить, на которую автор нанизал почерпнутые из них сведения, образовал тезис о стремлении российских монархов просвещать подданных[124]. Глористические мотивы и утверждения, что Николай I завершил просветительское дело Петра I и создал из отдельных школ систему российского образования, нередко звучали в те времена в университетских стенах. Об этом, в частности, говорил А.В. Никитенко на торжествах 1838 г. по случаю переезда Санкт-Петербургского университета в здание Двенадцати коллегий[125]. Но в речах это была дань одическому жанру, и она не требовала обоснования.
Взятая же в качестве концептуальной установки эта идея побудила Шевырёва делать сомнительные утверждения. Так, историку пришлось заверить читателей, что, создавая университеты, правительство удовлетворяло потребности элит (помещиков) в университетском образовании[126]. Видимо, так же как в свое время законодателям, историку казалось соблазнительным представить университет в Москве результатом естественного исторического развития, только никаких доказательств тому у него не было. Некоторые объяснения он давал исходя из свойств современной ему культуры. «Потребности государственные, особенно военные, и потребности общежития, – уверял, например, Шевырёв, – были причиною распространения и умножения медицинского факультета»[127]. И это несмотря на то, что даже в 1840-е годы врачи с университетским дипломом сообщали правительству о низкой потребности россиян в научной медицине[128]. Модернизируя историю XVIII столетия, университетский
Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 733. Оп. 50. Д. 663 «Дело об осмотре министром народного просвещения и другими учебных заведений Харьковского учебного округа. Историческая записка о Харьковском университете». 1851. Л. 2-13;
РГИА. Ф. 733. Оп. 35. Д. 3. «Дело о праздновании столетнего юбилея университета. Рисунок медали в честь юбилея». 1850–1859. Л. 1.
РГИА. Ф. 733. Оп. 35. Д. 3. Л. 3, 4.
Там же. С. 497.
