сообщения, раздающиеся из сельского ретранслятора. Мы не расслышали, да и не поняли, что там произошло, поэтому даже немного перепугались. А когда вечером пригнали стадо обратно, то увидели, что люди выглядят как то странно, как будто в доме у каждого из них приключилась беда. На наш вопрос «Что случилось?» последовал короткий ответ: «Война!»
Старшего пастуха на следующий же день вызвали в военкомат, так как ему был 21 год. Остался Николай со своим 17-летним напарником. Правда, ненадолго. Парень всё время чего-то боялся, а через несколько дней и вовсе сбежал, так что пришлось стеречь колхозное стадо в одиночку.
Ситуация менялась практически ежедневно. Деревня располагалась на берегу реки Пахра, через которую проходила железнодорожная переправа. В один миг этот мост превратился в стратегически важный объект. Из Москвы в сторону Каширы по нему теперь курсировали военные эшелоны, а для охраны от авиационных налётов на объект, по обе стороны моста установили по две зенитки и по одному прожектору.
Попытки разбомбить мост предпринимались немцами неоднократно, но зенитчики не позволяли самолётам противника даже приблизиться к нему, так что приходилось «доблестным» соколам Люфтваффе довольствоваться лишь беспорядочной бомбардировкой окрестностей. Сбросят фугасы и зажигательные бомбы на ближайшую деревеньку – и домой, в своё паучье гнездо.
Один раз такая зажигалка угодила на скотный двор. Как ни пытались колхозники вывести стадо – в огне всё равно сгорело около тридцати коров. После этого случая правление приказало не держать стада в загонах, а оставлять пастись в поле.
Работы у Николая после этого только прибавилось.
«Самые первые бомбёжки начались в конце июня – начале июля 1941 года, – рассказывает Николай Данилович, – как-то раз слышу ночью гул. Вижу – включились оба прожектора: один из них «ловит» немца, и в этот момент на него направляет свои лучи второй. Вот теперь-то гад не уйдёт! Сразу начинают работать зенитки. Ещё немного – и самолёт подбит, пошёл на снижение!
Прежде чем начать бомбардировку, немцы сбрасывали на парашютах осветительные бомбы. Летит нечто этакое, полыхает ярким огнём, а вокруг становится светло, совсем как днём».
Часто Николай наблюдал, как бомбили Подольск, как вражеские самолёты летели в сторону Москвы. Было ли ему страшно? Наверное, но после первой же бомбёжки это чувство у него немного притупилось, отодвинулось на второй план, уступив место ненависти к врагу и горечи за всё происходящее.
С самого первого дня войны, Николай сильно волновался за родных, оставшихся во Мшищах. Вопросы «Как там они? Живы ли?» терзали душу намного сильнее, чем частые авианалёты противника.
Однажды он набрался храбрости, подошёл к председателю и говорит:
– Отпусти меня, я должен отправиться домой, к родным, в свою деревню!
– Не могу, – ответил председатель, – если уйдёшь ты, тогда некому
