продолжал он. – Если ты перестанешь так считать – я уйду. Тебе надо только сказать мне об этом. Но не надо меня мучить. Ты хотела напомнить мне о том, что вынуждена иметь любовника, которого не любишь точно так же, как меня? Ты хотела, чтобы я посочувствовал твоей судьбе? Я сочувствую и жалею, что не знаю никого, достойного тебя, чтобы вас познакомить. Ты хотела, чтобы я ревновал? Ты знаешь, что ревновать я не имею права, – как я могу…
Катя растерзала розу в клочки.
– Ты хочешь вечно напоминать мне о моем позоре, – заключил он. – Давай договоримся раз и навсегда: или мы молчим об этом и живем вместе, или мы расстаемся. Невозможно говорить об этом каждый день. Если хочешь, обсуждай это со своими подругами. Но не со мной.
– Ты знаешь, что у меня нет привычки откровенничать на такие темы, – солгала Катя. – Хорошо, я больше не заикнусь об этом. Кончено. Скажу только одно: если ты считаешь, что заболел из-за меня, – найди себе другую женщину, пока я буду искать другого мужчину.
– Ты знаешь, что мне теперь не нужен никто, – сказал он странным, хриплым голосом. – Никто вообще. И прошу тебя об этом молчать!
– Все, молчу. – Катя несколькими взмахами очистила постель от лепестков. – Не надо говорить ни о чем, ты прав. Просто было скверно на душе. Но это мое дело. Иди поешь и переоденься. Рубашка вся мокрая.
– В самом деле… – Он провел ладонью по груди. – Я и не замечал.
Он уже подошел к двери, когда она окликнула его:
– И послушай, не мог бы ты сделать одолжение и не душиться так сильно? Невозможно находиться с тобой рядом.
– Тебе кажется, – отозвался он, скрываясь за дверью. – Запах вовсе не такой сильный.
Она потушила свет, закуталась в одеяло и закрыла глаза. «Спать, спать и не плакать, – приказала она себе. – Завтра рано вставать. Надо разыскать того мужика с неисправным паспортом. Где он живет? Кажется, в Мытищах… Мытищи…»Мысли стали путаться, и она уснула внезапно, словно кто-то вынул у нее из головы батарейку, приводящую в движение разум. Она на самом деле очень устала.
А муж ее в это время лежал на диване в другой комнате, слушая ночное бормотание радиоприемника. Окна бывшей «общей» комнаты выходили на оживленную улицу с большим движением, которое не стихало даже ночью. Он считал, что бессонница развилась у него именно потому, что ему мешал шум проносящихся внизу машин, резкие гудки, вой сигнализации вдоль обочины дороги, который отдавался у него резкой болью в виске. И теперь он медленно, осторожно массировал левую сторону головы двумя пальцами, прислушиваясь к неутихающей боли. «Надо выпить таблетку, – подумал он. – Но таблетки у Кати. Она уже спит, наверное». Но даже если бы она не спала, он не решился бы сейчас войти к ней. «Моя милая, дорогая… – твердил он про себя. – Моя милая, дорогая…» Эти слова теперь не имели для него никакого смысла. Он повторял их просто так, чтобы забыться, не понимая, о ком говорит. Женщина в соседней комнате не производила ни звука. Если бы она стала ворочаться в постели, он бы немедленно это услышал.
