Всякое могло быть. Тебе чудом повезло. Я оказался трезвым, за рулем. Но если пьян, не рискуй, в каком бы состоянии я ни был, беги! Иначе поймаю и, – порочно усмехнувшись, зашипел в мои глаза, – и я не психотерапевт. Наоборот. Родителям ни слова.
Я смотрела на него в оцепенении и открывала для себя сексуального маньяка. С удовлетворенной мстительностью он выпрямился, оценил мой вид и обронил:
– С реанимацией ты вовремя. Но мы ничем друг другу не обязаны. Поняла?
– Боюсь, твоя кома не прошла бесследно. – Не знаю, что больше ранило: его мелочное тщеславие или прилично воняющий цинизм. Я собралась и призвала сарказм во имя спасения от истерики. – Судя по твоей речи, я опоздала, и патологические процессы были запущены.
– Серьезно?
– Констатирую – дегенеративные изменения все-таки затронули твой мозг.
Взвалила на плечо этюдник и уверенными шагами направилась в дом. В ушах еще долго резонировал его инородный, чуждый, словно вьюга летом, мрачный хохот. Резкая боль пробила солнечное сплетение. Цепляясь за стены мастерской, обессиленное, перепачканное пугало со спутанной копной волос смеялось сквозь слезы: «Шанс? Выплюнули в лицо твой шанс! Моего херувима не существует!»
Глава 2. Компенсация
Золотая осень подобно мне, сдала позиции, посчитавшись с гордостью, сбросила нарядные одежды и предалась дождливому забвению. Сыро. Неуютно. Холодно. У меня нет никакой необходимости выбираться из теплой постели. Все отключилось. Даже слетела прошивка смартфона. Три бессонных ночи. Перед рассветом – полузабытье. Иррациональное видение.
Яркая безветренная ночь. Бегу. Опять бегу. Несусь по безлюдным улочкам города мастеров и узнаю в них Пизу. Я в Италии. Выскакиваю на Площадь чудес, тяжело дышу, но оставляю за собой Кафедральный собор, Баптистерий, Пизанскую башню. Бегу на север. На Кладбище Кампо-Санто. Влетаю в некрополь и застываю статуей. Под сводами арочной галереи играет кольцами удав необычного голубоватого окраса. Нет, не играет – готовится атаковать.
– Уходи!
Словно удовлетворяя требование, змея теряет к жертве интерес, вытягивается вдоль глухих аркад. Вхожу под свод. Шаг, два, еще немного. Чудовище не двигается. Жмусь к стене и пробираюсь к арке, почти добираюсь до внутреннего дворика, цепляюсь взглядом за купол часовни…
Атака.
Успеваю вскинуть руки, и челюсти смыкаются.
Шок следует не на укус, а на его отсутствие. Кисть покоится в пасти гигантской анаконды. Я не ощущаю ни боли, ни клыков, только скользкий холод. Змея возвышается, чего-то ждет. Решаюсь посмотреть на монстра, поднимаю взгляд и впечатываюсь в неоновую синеву – глаза Гордона…
Тело отреагировало рефлекторно. В лицо ударил «его» узнаваемый бальзамический древесный аромат, и напуганным кроликом я уже озиралась в центре комнаты. Недолго. Трое суток личных инквизиций и голодания сказались общим истощением. Тяжело осела на пол.
