вопрос риторический.
Ухмыльнувшись, я откидываюсь чуть назад и опираюсь на руки. Молчу. Не минуту и даже не десять. Давно я не молчал ни с кем.
Глава 5
Рада
Я достаю зажигалку и выдыхаю клубы дыма. Мы все еще вдвоем, все на том же месте.
– Не против? – произношу первые слова за… сколько мы уже здесь?
Горский смотрит на меня без ответа. Так пристально, что хочется прожевать сигарету и больше никогда не притрагиваться к ней. Но я настырно продолжаю, глядя на него через туманную поволоку, пока тот не отворачивается. Незаметно расплываюсь в улыбке.
Многие скрывают, что выросли в детдоме. Я – никогда. Так на подступах к моей зоне комфорта отсеиваются люди. Большинство. Да почти все. Не знаю, что отталкивает их, но даже те, кто поначалу казался дружелюбным, постепенно сводят общение на нет. А я просто экономлю время – и свое, и других.
Когда я впервые сказала Горскому о детском доме, то полагала, это наш последний разговор. Где он и где малолетка из приюта, какой многие меня считают. Когда я увидела его во второй раз, решила, что он не расслышал или страдает амнезией. А тот с ходу обозначил, что все прекрасно помнит и понимает.
Я не стремилась найти компанию, но на понтоне было суше. Да и Горский не настолько противен, чтобы его избегать.
Тушу и прячу окурок в пустую коробку. Лимит затяжек исчерпан. Две сигареты в неделю – все, что могу себе позволить. В мой скромный бюджет не входит никотиновая зависимость.
– Едва знакомы? – спустя время разрезает тишину голос с хрипотцой.
– То, что я знаю твое имя, не делает тебя более знакомым.
– А что делает?
Его глаза блестят в ночном свете. Сейчас в них ничего не разобрать, но голос у Горского такой же спокойный и плоский.
Если он думает, что я стушуюсь, его ждет разочарование. Я смотрю на закатанные рукава фирменной ветровки. Точнее, ниже.
– Откуда у тебя шрамы?
Мне было интересно утром, и сейчас интерес не угас. А я привыкла удовлетворять любопытство.
Горский даже бровью не ведет: снова безразличный взгляд, снова прямые губы. Он только слегка чешет щеку, покрытую щетиной, прежде чем заговорить.
– Первенство в Египте. Было очень мелко и очень много ракушек. И очень хотелось выиграть. Есть еще шрамы, показать? – похоже на провокацию.
Губы плохо слушаются, но я заставляю себя выдавить глухое «да» и вижу насмешку в заломе бровей. Горский впервые за все время улыбается. Не глазами, но губы и правда красиво складываются в улыбку. Он светит ровными зубами и задирает штанину, хвастаясь тонкими полосками на голени.
– Бутылки в Дону и спор на пять тысяч.
Он тычет выше колена на стянутое пятно.
– А это медуза в Карибском море. Достаточно подробная экскурсия? – спрашивает вроде бы шутливо, а в следующую секунду снова серьезен как никогда. – Ты сказала, что фамилию тебе дали. А родители? Ты хоть что-то о них знаешь?
Я мотаю головой.
– О
