конечно, его не услышали. Ведь слова вылетели только под его нос. На нём не было ни парика, ни маски, совершенно свободно, таким как есть, он сидел на скамейке в нескольких метрах и наблюдал за друзьями. Таким, какой есть. За своими друзьями.
– И не обращался бы ко мне три недели на «вы»… – в его стаканчике закончился кофе, пока он проводил время с детьми.
Весь мусор за собой он выкинул в урну, забрал ноутбук и пошёл до машины. Друзья остались гулять без него. Прощаться не стали.
В самом извилистом, колком пути,
Там, где зрячим кроме теней не найти,
Там, где толпой не удастся пройти,
Я с тобой – лети.
Саша напевал строчки тихо, с большими паузами между слов. Он лежал на ковре в центре Комнаты и гладил игуану как кошку у себя на груди. Поза звезды. Так сказали бы те, кто мог бы его увидеть. Поза «нет сил, нет желания их искать». Поза «мне всё равно». Светильник, лимонный диван, нетронутая гитара и боксерский мешок. В Комнате ничего не менялось.
– Ты любишь «Бабочки танка»? – спросил он игуану, когда ему надоело петь в одиночку.
На Доске печально выведенные буквы просили «узнать о семье».
– Мы умрём здесь, Матильда, ты знаешь? – с неподдельным безразличием в голосе он вёл по коже пресмыкающейся пальцем, потом ещё раз, потом снова.
Это продолжалось, пока над головой его не прозвучал сигнал, а затем моргнул свет. Когда белая дверь открылась, Матильда уже сбежала секундой раньше. Саша не ловил её, он просто повернул голову на Мистера Икс. Тот стоял перед ним вверх ногами.
– Что это ты делаешь? – тележка отъехала чуть в сторону, человек сел поодаль на ковёр, отчего Саша почти рефлекторно перешёл в более готовую к перемещениям позу.
– Ты напугал её. – В тишине он скоро понял, что не дал ответа. – Я просто отдыхал.
– Ужин приехал.
– Уже… – прозвучало не сильно похожим на вопрос.
– Сейчас семь часов вечера.
– Какая теперь разница.
– Как по-твоему я должен это понимать?
– А как хочется понять? – он продолжал сидеть на ковре, смотреть туда, где спряталась игуана.
– Не разговаривай со мной так. Я тебе запрещаю.
– Но я ничего не нарушаю! – своей злости испугался только он сам, – То есть… этого нет в правилах… Это нечестно…
– В правилах сказано не грубить, ты переходишь эту грань. Кажется, твоей игуане вредит твоё безразличное отношение.
– Нет! Не её! Ну, пожалуйста, не отнимай её, она единственное живое существо здесь. – Просил он в переходящей панике, но всё ещё не двигался с места, не делал шага в сторону похитителя. – Ну пожалуйста, Эм Икс, я здесь совсем один, ну пожалуйста! – он снова стал плакать, случайно.
– Я бы советовал тебе сейчас же успокоится. Не терплю, когда мной пытаются манипулировать жалостью.
– Я
