Глаза, мечущие молнии, стиснутые кулаки, дрожащие губы – все указывало на обуревавшие его чувства.
– Правильно сделал, что не зашел, – прошипел он.
– Кто это? – поинтересовался Рультабийль, переворачивая омлет.
– Человек в зеленом! – проворчал трактирщик. – Вы его не знаете? Тем лучше для вас. Такому знакомству радоваться не приходится. Это лесник господина Стейнджерсона.
– Похоже, вы его не слишком-то жалуете? – спросил Рультабийль, продолжая заниматься омлетом.
– Его, сударь, в деревне никто не жалует. Он гордец; когда-то был богат, а теперь зол на всех, кто видит, что ради пропитания он пошел в услужение. Ведь лесник – такой же лакей, как и прочие, верно? Клянусь, говорят, что хозяин Гландье – он, что все земли и леса принадлежат ему. Он не позволит бедняку съесть кусок хлеба на траве, «на его траве»!
– А к вам он заходит?
– Даже слишком часто. Но я дал ему понять, что его физиономия мне не нравится. Правда, уже месяц, как он не появляется, будто трактира «Донжон» для него никогда и не существовало! У него, видите ли, нет времени! А откуда ему взяться, если малый ухлестывает за хозяйкой «Трех лилий» в Сен-Мишеле? А теперь вот разругался со своей полюбовницей, так ищет, где провести время. Бабник, юбочник, негодяй! Все порядочные люди терпеть его не могут. Привратникам в замке он просто уже опротивел, этот тип в зеленом!
– Так вы считаете привратников людьми порядочными, господин трактирщик?
– Зовите меня просто по имени: папаша Матье. Так вот, не будь я папашей Матье, если не считаю их порядочными.
– И все же их арестовали.
– Ну и что? Вмешиваться в чужие дела я не желаю.
– А что вы думаете о покушении?
– О покушении на бедную барышню? Она хорошая девушка, в деревне ее любят. Стало быть, что я думаю?
– Да, что вы об этом думаете?
– Ничего. И много чего. Но это никого не касается.
– Даже меня? – продолжал настаивать Рультабийль.
Трактирщик отвел глаза и проворчал:
– Даже вас.
Омлет был готов. Мы уселись за стол и принялись молча есть, когда входная дверь отворилась и на пороге появилась старуха: тело прикрыто лохмотьями, в руках палка, седые волосы на трясущейся голове паклей свисают на грязный лоб.
– А, матушка Молельщица! Давненько вы к нам не заходили! – приветствовал ее трактирщик.
– Сильно хворала, едва не померла, – ответила старуха. – Нет ли у вас чего из остатков для Божьей Коровки?
Она вошла в трактир, за нею кошка – просто громадная: я и не подозревал, что на свете бывают кошки таких размеров. Она посмотрела на нас и мяукнула столь душераздирающе, что я содрогнулся. Никогда еще мне не приходилось слышать такого заунывного крика.
И, словно привлеченный этим криком, в трактир вошел человек.
