долларов США, то есть по курсу тридцать пять рублей за доллар это будет два миллиона сто тысяч рублей. Но я сценарист, так сказать, начинающий, к тому же далеко не Нережко и не Болодарский. И даже не такая сложная духовная субстанция, как Мансура Бетонцева. Не будь режиссером фильма Альберт Андреевич Пиктиримов, так я получил бы за свой сценарий, ну, тысяч десять «зелеными». Не больше! А потому восемьсот семьдесят тысяч рублей за полтора месяца работы – это отнюдь не плохо. Чего уж тут кривить душой – даже очень прилично! Конечно, олигархом я не стал, на такую сумму не купить даже машину моей мечты. Но зато такие деньги позволяют с серьезным видом заходить в автосалоны и солидно сидеть в салоне автомобиля класса люкс, пробуя на ощупь мягкую кожу кресел.
Конечно, сценарий этот дался мне непросто.
Целую неделю я начитывал различные материалы о том, как пишется сценарий для художественного (не видео) фильма, изучал детали и нюансы диалогов, правила оформления, разбивку на серии, читал готовые сценарии, по которым уже были сняты фильмы. Например, прочитал сценарий небезызвестного Ивана Иванковича «БДМ». Сценарий мне понравился, но фильм понравился больше. К тому же сценарий Ивана Иванковича был написан с некоторой допустимой небрежностью ко многим сценарным канонам, а я хотел написать так, как положено. По ГОСТу, так сказать. Какая-то ясность наступила у меня после двух бессонных ночей, когда я прочитал сценарий Александра Мяты «Взвейтесь кострами» и «Негодник» Эдмонда Болодарского.
А потом я принялся за написание.
В процессе работы не раз клял и Альберта Андреевича за его предложение написать сценарий, и себя, за то, что не сумел против него устоять. Меня спасало только одно: цена работы. Ее Пиктиримов назвал через пару недель после той исторической посиделки в ресторане «Ерема» в прошлом году, когда мне и было предложено написать сценарий, и когда мы – Альберт Андреевич, мама Ирины Марина Артемьевна, Ирина и я – отмечали поступление Ирины на журфак МГУ.
Ну и задал мне Альберт Андреевич задачку!
Сам сценарий писался около месяца. Я закончил его, дал рукописи «отлежаться» пару дней. Потом, когда начал перечитывать свое творение, нашел в нем уйму ошибок. Причем самых разных, в том числе орфографических, пунктуационных, стилистических и иных прочих (а ведь я всегда считал себя человеком грамотным).
Исправил. Вылизал все подчистую, как говорят про правку своих творений маститые писатели.
Потом решил пройтись по диалогам, и они мне не понравились. Пришлось переписывать, поскольку я написал их литературно, со многими красивостями, а люди так не разговаривают. Поэтому переписывал я диалоги, произнося слова вслух, и, если бы меня слышали со стороны, наверняка бы подумали, что я тронулся умом. А возможно, где-то так оно и было… Поскольку все люди в процессе творчества немного чиканутые. Это я вам теперь уже как литератор говорю…
И все же сценарий я написал. Причем уложился в те полтора месяца, что отвел мне Альберт Андреевич.
Когда я принес Пиктиримову сценарий, он тотчас принялся его читать и сразу позабыл, что я сижу рядом. Это было явно хорошим признаком, ибо если процесс чтения увлекает и заставляет позабыть на время об окружающем пространстве, то написанное достойно некоторой похвалы.
Альберт Андреевич дочитал сценарий, откинулся на спинку кресла и закурил. Потом как-то странно посмотрел на меня и негромко произнес:
– Я определенно буду это снимать.
– То есть сценарий принят? – с трепетом спросил я, опасаясь расколотить услышанное мгновение, как хрупкую хрустальную вазу. И получил вполне вразумительный ответ, который меня несказанно удовлетворил:
– Принят. И еще как… А ты молодец, башка у тебя варит. Признаюсь, не ожидал. Я-то все думал, что ты за молоденькими девчонками ухлестываешь, а ты… Ладно, ладно, не хмурься, я пошутил.
Как я понял, мой сценарий Пиктиримову понравился. И начались съемки. Машина завертелась! Иногда, когда позволяло время, я приходил на съемочную площадку и наблюдал, как играют актеры то, что было написано не кем иным, как мной. Честное слово, я был по-настоящему горд, ведь они озвучивали слова и диалоги, придуманные мной. Я помнил свое настроение, с которым писал реплики: выброс адриналина в момент написания удачных кусков, количество сигарет, выкуренных в тот или иной отрезок сцены, отчаяние, прорывавшееся по вечерам оттого, что я не такой гениальный сценарист, как Мульям Шекпир. Актеры не ведали моих страданий, собственно, для них они были и не важны, их интересовали лишь собственная духовная составляющая и лист бумаги с напечатанным текстом.
Игра актеров поднимала самооценку, которая, честно признаться, никогда и не была низкой. Хотя то, что я сделал – написал сценарий для фильма, – было не мое. И я это прекрасно понимал. Просто сделал хорошо, смею надеяться, порученную мне работу, как делал и любую другую, порученную мне.
Пиктиримов познакомил меня со
