не на то, чтобы меня выставили обманщицей и воровкой!
– У меня не было другого выхода, она требовала долг, а у меня эти деньги были последние.
– В отличие от меня у вас была зарплата, не семьдесят же рублей!
– Какие это деньги по Москве. Вы поймёте ещё, что здесь каждый за себя! – И она спокойно заворачивает за угол.
2. Пусть меня научат
Я сидела на лекциях и не верила своему счастью. Я даже пыталась конспектировать вначале, одна из сорока ребят и четырёх молодых женщин. Но лекции были так не похожи на какую-то учёбу, что я отказалась от этой затеи. Просто слушала и впитывала каждое слово.
Преподаватели не относились к нам, как к обычным студентам. Строгие инстанции Союза писателей признали нас литераторами, прозаиками и поэтами. Мы были элитой института!
Молодой доцент читает с листа, на ходу переводя на русский язык, Джойса, о котором мы тогда слыхом не слыхивали. Пожилой и вальяжный профессор о греческих философах рассказывает так, будто сам участвовал в их беседах. Преподаватель экономики позволяет кричать на семинарах то, о чём тогда говорили на кухнях и шёпотом. Только предупреждает:
– На экзаменах будете отвечать строго по учебнику!
А философию преподаёт тишайший человек с добрыми грустными глазами. Я для него просто находка, любое моё высказывание по марксизму-ленинизму оказывается каким-нибудь уклоном – то левым, то правым, то у меня взгляды эсеров, и даже Троцкого.
– Светлана, какая же у вас каша в голове! Как вы будете сдавать экзамены, не представляю.
– Может, ещё уляжется?
– Дай-то Бог!
Лекции мы слушали все вместе, но раз в неделю разделялись на два семинара – поэзии и прозы.
Я могла выбирать с самого начала. В союз меня приняли и как поэта, и как прозаика. В документах были и стихи, и проза. Решила, что стихи писать умею, а с прозой – пусть меня научат!
Мне казалось, я пишу не настоящую прозу, у меня часто спрашивали – какой это жанр?
Семинаром прозы руководил Сергей Петрович Антонов. Через пятнадцать лет, если не больше, мы встретились в Переделкино, и он подарил мне свою книгу с надписью – «Прекрасной поэтессе». Очевидно, к прозе моей он относился не так безоговорочно.
Не думаю, что он сам подбирал семинар, кого присылали из областей и республик, те и приехали.
Было ещё почему-то два монгола. Один – нищий, добрый пьяница, несколько разных курсов кончил в Москве. Но когда кто-то сказал, между прочим:
– Монголия – маленькая страна, меньше Украины! – он парировал:
– А что, Украина в тринадцатом веке завоёвывала Россию?
Про второго говорил:
– О! Он бай, богатый человек, у него шесть верблюдов! Выучится – будет министром культуры. На всех экзаменах они отвечали дружно одно и то же – очень плохо говорят по-русски.
На семинаре прозы собрались, в основном, «деревенщики», нормальная советская проза.
Мне через много лет после курсов попалась книга Джеймса Миченера
