безразличия. Но не может же он, в конце концов, допустить, чтобы в ней осталась хоть капля досады. И вот они уже сходят с поезда, и он ведет ее в этот красавец город.
Столько нового, просто глаза разбегаются! В парке аттракционов они покатались на колесе обозрения, на «американских горках», посетили аттракцион «Взбесившаяся мышь». В отличие от робких девиц она не взвизгивала. На нее эти большие ревущие игрушки воздействовали совсем по-другому. Было видно, что все это ей нравится, ей вообще нравилось все возбуждающее.
И он решил остаться с ней в этом городе.
Город дорогой, повсюду царит дух материального. Торговцы роятся на каждом углу, как мухи. Ему это было не по душе, но девочке нравилось, поэтому он и решил остаться. Все эти годы он не зарабатывал, да и жили они на широкую ногу. А если учесть крупную сумму, отданную соседке в качестве компенсации, то денег осталось совсем немного. Жилье удалось снять не очень удобное, и мебель он приобрел самую простую. Жизнь потекла, как и раньше в том городке. Он нашел школу для девочек, надеясь, что это ограничит контакты с мальчиками. Каждый день отвозил ее туда на мотороллере, а затем ехал на рынок за овощами. Девочка любила бульон из свежей рыбы, поэтому он часто покупал у торговцев только что пойманного живого карася. Потом встречал ее из школы. Ему нравилось отвозить и привозить ее, потому что она сидела позади и обнимала его за талию. Ее ладошки походили на присосавшиеся к нему мелкие морские звезды. Город был приморский, и они возвращались домой по набережной, местному «бульвару Сансет». Ветер с моря задувал ему в рукава и развевал ей волосы. По дороге они не разговаривали. Когда сильно припекало, он останавливался, покупал ей мороженое, и они ехали дальше. Как и в детстве, девочка ела очень неаккуратно. Дома, сняв рубашку, он видел потеки от мороженого. Но на душе было тепло, он словно возвращался на несколько лет назад, когда она была маленькой.
Жили они в двух комнатах, каждый в своей. Комнаты были смежными, и их разделяло большое окно с занавеской. Ткань он выбрал очень тонкую, почти прозрачный тюль, и сквозь нее все было видно. Каждый вечер после ужина она уходила в свою комнату, он в свою. Он включал телевизор и садился на диван, но смотрел в занавешенное окно, наблюдая, как девочка переодевается, пьет воду, смотрится в зеркало, танцует под музыку. Окно привлекало его гораздо больше, чем телевизор. Незаметно для него самого все внимание на нем и сосредоточилось. К ценителям женской красоты он себя не относил, наоборот, полагал, что женщины – эти порочные, презренные животные, которые ненавидят бедность и обожают богатство, – ему вообще не нужны. Желания он не испытывал, возможно потому, что убил не одну. Он проникал в спальни, убивал в ванной или в постели. Иногда они были обнажены, но когда он уходил, всегда лежали в луже крови, и от этого их облик менялся. Мертвое тело в его глазах походило на выжатую половую тряпку, всю в складках и морщинах. Такой он женщину всегда и представлял. Какая уж тут красота или желание!
Что же до девочки, он не упускал возможности глянуть на
