мы и вечером не придем, Она будет плакать и скучать, а мы все равно не придем, да?
– Да дайте мне, в конце концов, возможность по вас соскучиться. Идите уже.
– Ну и ладно, ну и пойдем…
Они удалялись медленно и величаво, крепко обнявшись друг с другом и расстреливая через плечи уничижающими взглядами тело противника и чего-то пыхтя про себя ругательное. На пороге своей территории, Павлик скинул руку с братишки, резко отпихнул его от себя и пробубнил с недовольством:
– Да всё уже, отстань, мама все равно уже не видит.
О воспитании.
…В вашем доме завелся ребенок? Он уже бегает, громко стуча ножками так, что штукатурка у соседей осыпается с потолка прямо в чай, обогащая его кальцием и прочими минеральными веществами? А, может, он еще только готовится, копит силы для своего первого решительного шага, пузом полируя полы и слизывая пыль с углов комнаты? Или вы только-только принесли его из роддома небольшим безобидным свертком, перевязанным шелковым бантиком, и, впихнув его в руки восторженной бабушки, задумались о воспитании этого красного сморщенного создания? Расслабьтесь. Вы уже безнадежно опоздали, если верить мудрецу, которого цитируют все книжки без передышки. Помните «Вы опоздали на девять месяцев». Так к чему же напрасные усилия? Зачем страдания и переживания? Сядьте в позу лотоса. Дышите глубоко и спокойно. Вы упустили свой шанс воспитать ребенка. Он вырастет невоспитанным. Ну и по фигу.
Мне скоро тридцать лет. Это не страшно. Страшно, что совсем недавно мне было двадцать, и я не заметила, как промелькнула это десятилетие. Однажды я буду сидеть у окошка и меня вдруг осенит, что завтра мне стукнет сорок, и я уставлюсь в зеркало в поисках украденных у меня годов, и увижу их все на лице. «Вот они – скажет мне зеркало – Забирай». «Не хочу – запищу я в ответ, но никто не услышит, и зеркало и дальше будет кукожиться под гнетом падающих мгновений, и вместе с ним буду кукожиться я. Да и не жалко. Черт со мной. Жалко чего-то другого, брошенной собачонкой поскуливает сердце, иногда ему хочется остановиться, сделать небольшую передышку, и вновь застучать с обновленной силой. Но передышки не дано. Ему надо стучать, сколько отмерено, а мне приводить себя в соответствие со своим возрастом по ходу дела.
Настоящее набрасывает пелену на прошлое, еще недавно такое живое, пульсирующее. Мои дети сменили за свои коротенькие жизни тысячи личин, время безостановочно подрисовывает им новые черточки, перекраивает их на свой лад, а я как всегда не успеваю, я замечаю что-то новое, я радуюсь и сокрушаюсь одновременно. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно я теряю своих детей по кусочку, я роюсь в памяти, листаю фотоальбомы, и не нахожу ничего, кроме огромной потери, я гляжу в их глазенки и с изумлением обнаруживаю новые дары. Я принимаю их с гордостью, но сердце мое неспокойно, оно постанывает и поскуливает, вспоминая о крохотных пяточках, которые никогда не повторятся в моей жизни, оно ликующе подпрыгивает, когда в магазине оказывается, что сыну туфли двадцатого размера уже безнадежно малы. «Он у меня большой» – говорю я продавцу
