вытирал голову Симус.
Комната плыла в полумраке. Скудной полоски света, просачивающейся из маленького квадратного окна, грубо сработанного и без подоконника, совсем не хватало, чтобы разогнать серую мглу помещения.
– Сейчас вообще день? Утро? Вечер? – думая то вслух, то про себя, он посмотрел на улицу. По суете толпы, мельтешащей внизу, мальчик догадался – утро.
«Неужели сутки проспал?.. Или… несколько?..»
Возле окна из стены торчал осколок зеркала. Симус стал на носочки, балансируя, заглянул в него. Из глубины пыльного огрызка стекла на него смотрели голубые глаза. Слегка взволнованные, но лучистые и ясные. Нестриженные волосы высохли, вернувшись в своё любимое состояние хаоса. Чужая одежда шла ему, благородно выделяя его бледность.
«Пора!» – щёлкнула в голове короткая команда.
Взял полотенце, осторожно завернул в него остатки хлеба и мяса, хоть его и воротило при мысли, что он это берёт.
«Он богат, и я ведь беру, только чтобы вновь не голодать, не из жадности. Кроме того, он сам позволил мне есть. Только я сделаю это не здесь, а… дальше», – уговаривал он протестующую совесть.
Симус осторожно приоткрыл дверь, в которую до этого вышел 361-ый.
«Где же служанка? Нельзя ей попадаться на глаза»
За дверью оказался тёмный и сырой коридор без окон. Пахло плесенью и мокрой шерстью. Симус вздрогнул.
В конце светилась прямоугольная рамка двери. Тут и там валялись горы рухляди, давно не используемой и ненужной, но зачем-то накапливаемой: сапог, затерявший свою пару и погрызенный мышью, прогоревшие котлы, гнутые гвозди и ложки, обух от топора, чей конец был измочален в деревянное крошево, куски проволоки и пружины… Всё это смешалось с ржавчиной, пылью и битым стеклом в одну кучу хлама, силуэтом рисовавшуюся впотьмах и лишь изредка показывало отдельные свои части, как змея, сверкающая отдельными чешуйками в сумраке.
Ступая как можно тише, Симус шмыгнул в холодную темноту. Дверь за ним захлопнулась беззвучно. Преодолев в несколько скользящих шагов туловище коридора, мальчик рывком вышел за дверь, тут же плотно притворив её.
На улице было оглушающе шумно и гадливо. Многоногая вошь из человеческих тел ворошилась и извивалась, что-то вопила, визжала, воняла помоями и гнилью.
Единое тело тысяченогого насекомого разбивали островки охраняемых персон – на них были дорогие одежды и маски с номерами, с вытаращившимися на мир своими изгибами. Стражники разгребали перед идущими людскую грязь руками-лопатами, почти не касаясь её.
Это и не было необходимым. Завидев в толпе номерную маску или проблеск цветных тканей, люди сами отскакивали в сторону, иногда льстиво кланяясь по многу раз.
Все лица были исполосованы чернотой. Не одна, не две – множество полос рисовались уродливыми шрамами. Попадались и вовсе полностью чёрные, словно с головой окунувшиеся в сажу. Трудно было оторвать от этих знаков взгляд, перевести его дальше, чтобы разглядеть само
