style="font-size:15px;"> Когда любой жест, звук, движение, слово… все вызывает новые приступы ежиной активности, поневоле вышибая слезы из глаз…
– Голова болит.
– Понятно, ритана.
Рита подумала секунду и принялась за дело.
Перво-наперво были задернуты все шторы. Наглухо, чтобы и лучика света не проникало. Тони ловко была раздета до нижней рубашки и уложена под теплое одеяло, причем на ноги ей Рита натянула теплые носки. И откуда только взяла?
Кусались те безбожно, но когда Тони запротестовала, служанка качнула головой.
– Надо, ритана. Так лучше будет, вы уж поверьте.
Сил на протест у Тони тоже не было, пришлось смириться.
Потом Тони споили чашку горьковатого отвара, а в завершение сунули в руку платок, который пах чем-то таким, очень знакомым…
– Валерьяна?
– Да.
– Я ее не люблю.
– Зато Сеньор Мендоса любит, – хихикнула Рита. И верно, котяра расположился рядом, мурчал, фырчал, убаюкивал… – Вы ее нюхайте. Поверьте, так полегче будет, а сейчас поспите – и вообще все пройдет. Я рядом посижу.
– Спасибо.
– Было б за что.
Тони прикрыла глаза.
Голова болела. И под веки словно иголки вставили. И желудок сжимался так, словно собирался выдавить из себя все содержимое. Но рядом мурчал большой теплый кот, валерьяна пахла чем-то успокаивающим, под шторы не пробивалось ни лучика света, и девушка невольно расслабилась.
Вдох, выдох…
Темнота…
Рита посмотрела на уснувшую некромантку.
Во сне Тони казалась совсем беззащитной. И очень красивой. Сон смывал с нее все наносное, на поверхность выплывала ее юность, ее ранимость, ее одиночество.
– Спите, ритана. Все будет хорошо…
Но не успела Рита выйти из комнаты…
– Поговорим?!
Откуда взялся тан Валеранса?
Но вот появился же и прижал девушку к стене…
Рита задохнулась от неожиданности. А потом уже и от ужаса.
Мужчина рядом, мужчина над ней, мужчина…
НЕТ!!!
Только не это!!!
Эудженио одобрительно посмотрел на съежившуюся от страха девушку. Вот так трепещи, сопля! И – рассказывай!
– Что с ританой Лассара?
– Н-не знаю… м-мигрень.
– Надолго это?
– Н-не знаю… м-может, д-до завт-тра…
Рита вся дрожала от страха и заикалась, но Эудженио не обращал внимания на такие мелочи. Пусть хоть икает, хоть рыгает, лишь бы говорила.
– Она из рода некромантов?
– Д-да…
– Проявленная?
– Нх-нет…
Рита постепенно привыкала ко всему. И осознавала, что вокруг белый день. И дом. И люди.
Если она закричит – сюда десять человек прибегут. Понятно, ее выгонят, если решат, что у нее шуры-муры с женихом
