и бурно улыбаются друг в друга, их окатывает волной счастья и осознанием стойкого, неколебимого порядка. И это сладкое чувство безопасности и безмятежности всегда манило народ на праздники сильнее любых калачей да конфет.
Впрочем, Абби не захлёстывало этими волнами народного единства, он предпочитал невозмутимо покачиваться на них, словно буревестник на морской глади, видом своим совершенно не обнаруживая всепоглощающей радости. Если бы его спросили, чем бы он занялся, если бы не пошёл на праздник, Абби, не моргнув и глазом, ответил бы, что сидел бы дома, пил чай и слушал радио. Но он оставлял все эти небезынтересные дела, чтобы посетить праздник и в очередной раз прозондировать чужую коллективную радость.
Абби подставил лицо тёплым солнечным лучам. Да, к вечеру он будет весь обсыпан веснушками, и его острый, как у лисицы, лик будет пёстрым, как мухомор, а сам он – словно ещё более рыжим, чем прежде. Да он засияет как медный таз, но что с того? Какой смысл таиться от солнца весной? Весеннее солнце всесильно, непобедимо, и он подчинится ему.
Дул ветер. Абби вновь пригладил руками свои жёсткие, похожие на медную проволоку волосы, щекочущие шею за ушами, и огляделся. На лестнице вокруг него сидело множество студентов, поглощающих свой нехитрый обед. Все они болтали друг с другом и, как и Абби, любовались городским пейзажем. Зрелище то было величественное и притягивало взгляд любого, кто оказывался на ступенях университета, ибо с такой сумасшедшей высоты можно было обозреть весь центр столицы.
Фастарский университет был одним из самых высоких зданий в городе. Пирамидальный, бурый, суетливый – он напоминал муравейник, в котором копошились тысячи студентов, получающих обязательное трёхгодичное образование. То был единственный университет в столице, куда стремились молодые люди со всего округа, желающие овладеть сносной профессией. Университетское образование позволяло худо-бедно трудоустроиться, удостоившись терпимого жалования, которого вполне хватало, чтобы обеспечить основные человеческие потребности. И поскольку большей частью заурядный народный ум свыше того и не требовал, лишь немногие после окончания университета шли в академии для освоения высокопрофессиональных ремёсел.
Да, то была настоящая пирамида, ниспадающая, точно водопад, сверху до низу широкой лестницей. По обе стороны от неё располагались кафедральные двери, и таким образом попасть на нужный этаж можно было прямо с улицы, не используя внутренний подъёмник. Впрочем, пользоваться им никому и не приходило в голову, потому как предназначался он для пожилых преподавателей. Студентам надлежало проходить учёбу, каждый день стаптывая сотню ступеней, взбираясь «ввысь к знаниям». Эти суровые условия, по мнению руководства, укрепляли стойкость духа и физическое здоровье молодых людей. И несмотря на то, что хватающихся за сердце и расквасивших носы о каменные ступени было предостаточно,
