ое решение может повлечь утерю информации, записанной на страницах этой книги. Удивительно. Бесплотная и бесцветная оболочка покрывает этот предмет, словно отправитель хотел, чтобы никакая из записей не была подпорчена влагой. Придётся достать нож.
Надо будет отдать плёнку на биологическую экспертизу – за свою жизнь я никогда не встречал такого прочного, но одновременно с этим и упругого, материала. Невероятно. Боюсь, что мне придётся её разрезать, если я хочу наконец достать эту книгу. С одной из сторон этой оболочки я обнаружил выдающуюся наружу часть, похожую по форме на цилиндр, исходящий из основной части плёнки. Прощупав этот отросток до самой его удалённой точки, я обнаружил, что на самом конце этого цилиндра он будто бы врос сам в себя, герметично запаковав всю оболочку. По всей видимости, его закупорил тот, кто бросил это в море. Похоже, что с конца этого отростка и следует начать – на ощупь эта часть кажется менее крепкой. Мне удаётся прорезать оболочку, после чего я начинаю аккуратно двигать нож в сторону основной части.
Наконец оболочка разрезана и убрана в сторону и я могу погрузиться в изучение того, что принесло нам море. «Пластинин Е.О.» – так значится на титульной странице этой книги. Автор. Или человек, про которого это писалось. Всё вместе, возможно. Почерк ровный, выверенный. По крайней мере, на первых страницах. Некто, выведший эти буквы, явно хотел, чтобы его поняли. Ниже инициалов есть список, содержащий с десяток дат. Последняя из них, здесь указаны год, месяц и день, была несколько месяцев назад. Некоторые даты перечёркнуты. Через лупу я могу разглядеть, что на бумаге продавлены отметины – этот человек, с этого момента я буду называть его Пластининым, чтобы сократить количество лишних оборотов в речи, похоже, высчитывал эти даты прямо на листке, положенном на эту страницу, и исправлял их, обнаружив ошибку в расчётах.
После начала чтения я понял, что наиболее рационально будет анализировать книгу, прикрепляя куски текста автора и сопровождая их комментариями.
«Наблюдая за порочностью нашего мира, за его несдержанностью, грубостью, моральной деградацией, я осознал для себя, что ни моей очаровательной жене, ни мне нет места в этом ужасном мире. По крайней мере, в нашей первоначальной, пусть и возвышенной над этими дикарями, форме. Сидя в своём уютном кресле, взяв свою любимую за руку, я размышляю, глядя на завораживающий закат – благо, наша веранда расположена правильно, мы можем лицезреть алые закаты этих мест каждый день, если нам заблагорассудится – о том, что нам предстоит. Этот закат завораживает нас обоих, расслабляя наши мысли перед неминуемым временем работы и изменений, поразительных изменений. Наш примитивный, человеческий, мир не только чужд нам, но и всему миропорядку нашей планеты. Отвратительные, низкие, плоские – нас обоих бросает в дрожь от современного нам состояния мира…»
Поразительно. Столько слов, Пластинин, и почти ни одного по делу. Никогда не понимал людей, делающих свои записи непригодными для чтения посредством огромного количества оборотов. Это не только не представляет какой-либо культурной ценности, но и просто безвкусно. «…я осознал для себя, что ни моей очаровательной жене, ни мне нет места в этом ужасном мире…» – выглядит так, словно эти люди планировали распрощаться с жизнью. Вместе. Остаётся только понять, чем же закончилась их история. Невероятный уровень снобизма по отношению к другим людям. Возможно, именно поэтому они и решили покончить с собой – как они считают, или считали, им не место в этом мире. Но обо всём этом пока рано делать выводы, ведь я ещё не дочитал этот дневник до конца.
Вчитываясь, я понимаю, что эти люди были писателями. Или считали себя таковыми. Это не дневник. Это поток эмоций этого человека, которому очень скучно среди обычных людей. Вот почему он уединённо живёт со своей женой. Если он не был известным человеком, то первым о самоубийстве этой пары, боюсь, узнаю я. Из этого дневника. Но если ещё не поздно? Значит, я должен поторопиться и выудить отсюда как можно больше информации. Возможно, мне стоит не вчитываться и просто бегло просмотреть следующие страницы, пока я не наткнусь на что-то важное. Если, конечно, самоубийство вообще было.
«Это могло бы быть невероятным научным открытием для меня, если бы не было самым ужасным, что происходило в моей жизни. Но я должен быть сильным, наш план должен быть завершён несмотря на любые последствия, даже самые трагические для меня. И результат не так уж важен, потому что кроме него я узнал то, что интересует учёных мужей, и интересовало нас с моей очаровательной женой, а значит, последствия незначительны. Тем более, что мне не придётся долго горевать из-за этого, ведь никому не известен эффект… да, даже практика не смогла показать мне, что именно чувствует человек, когда это происходит. Это, возможно, второе по значимости огорчение моей жизни – мне неизвестны эти чувства, пока я сам не буду в этих обстоятельствах. Как же я рад, что мы решили вести эту чёртову тетрадь, ведь иначе я никак не смог бы справиться с нервным напряжением. Выплёскивание своих мыслей на бумагу, пусть даже так, что мало кто может понять истинный смысл этого, хотя искренне думает, будто прекрасно понимает меня, мои мысли и чувства, которые
