рной. На выбритом до синевы лице было расслабленное выражение полного спокойствия. Чёрные волосы с лёгкой проседью были тщательно уложены.
Поезд остановился на небольшой станции и в вагон вошёл толстый мужчина с двумя саквояжами и стопкой газет подмышкой. Толстяк явно хотел поболтать. Окинув вагон близоруким взглядом, он выбрал себе место рядом с господином в чёрном…
– А я, знаете, – начал он, пристроив свои вещи на багажной полке, – не люблю путешествовать железной дорогой. Всегда волнуюсь как мальчишка. Всё-таки нет ничего надёжнее, чем старые добрые лошадки. А эти поезда… кто знает, что может случиться, ведь в любую минуту может отвалиться какой-нибудь болт или что там у них есть… Я Зептер – торговец фармакологическими товарами, – и толстяк протянул для знакомства руку.
– Инспектор полиции Дитрих, – ответил его попутчик, пожимая руку толстяку с выражением покорности судьбе, – я вам не советую особенно бояться железнодорожных путешествий, ведь колесо может отвалиться и у пароконного экипажа.
– Оно, конечно, так… – Зептер тревожно глянул за окно, пейзаж за которым начинал двигаться всё быстрее, по мере того, как поезд набирал скорость, – но всё-таки я предпочитаю проводить время в поездке в приятной беседе, чтобы не думать об опасностях пути. То, что я встретил вас, можно считать настоящим подарком судьбы, ведь я очень, очень уважаю работу нашей полиции! Если бы мне не суждено было унаследовать от отца семейную фирму, я бы наверняка стал полицейским.
– Подумать только, – пробормотал его спутник без всякого энтузиазма, но попутчик, ни капельки не смутившись, продолжал:
– Я всегда слежу за работой полиции, за расследованием наиболее громких дел, по прессе, разумеется. К счастью, пресса сейчас в полной мере отражает самые интересные дела.
– О, да! – иронически вставил инспектор Дитрих.
Он хотел рассказать всё, что думает о журналистах, вернее, "об этих стервятниках", как он их сам называл, и как он в принципе относится к вмешательству прессы в работу полиции, однако сдержался. Ему очень хотелось поговорить о чём-то, кроме убийства Франца Фердинанда в Сараево и теперь уже практически неизбежной войны с Сербией, за которую, вне всяких сомнений, вступится Россия, а уж вмешательство Германии и Франции в войну было делом практически решённым. Спокойной жизни Европы наступал конец, и семьи инспектора это коснётся теперь напрямую – его сыну недавно исполнилось двадцать три, а значит, он наверняка будет призван в армию.
Чёрт возьми, воевать против России? Это гибель! В далёкой юности инспектор разделял позицию Бисмарка, мечтавшего о союзе с Россией против Англии, мало того, сам Дитрих нередко писал, что Австрии неплохо было бы объединиться с Германией – они ведь говорят на одном языке, а теперь у них будет и единая цель – ослабить Великобританию плечом к плечу с Россией…Но, увы, придётся воевать друг с другом.
– Вот вы следили за делом инсбрукской убийцы, господин инспектор? – продолжал толстяк, – возможно, вам даже удалось приложить свои силы к операции по её поимке… Помнится, я встречал в газетах вашу фамилию в связи с этим делом…
Инспектор выпрямился и пробормотал, глядя в окно:
– Начнём с того, что дело засекреченопо Высочайшему указу… Но я так понял, оно всё ещё на слуху. В прошлом году заезжал один любопытный мадьяр, тоже интересовался этим делом… Да, наверное,банда "ночных тварей" – воров и грабителей, не доставила мне за пятнадцать лет столько проблем, сколько эта… Волчица… За месяц. Пожалуй, это самое тягостное воспоминание в моей карьере. Ужас и омерзение от её поступка сменяются чувством дежа-вю – мне кажется, что я таких преступников уже видел, работал с ними! Когда я только начинал расследование, то мне казалось, что сотворил это вампир, настоящее чудовище, существо из Преисподней. И что же вы думаете?Этим "демоном" оказалась обычная гимназистка.
Слушатель подался вперёд, его глаза сияли неподдельным любопытством. Казалось, он уже напрочь забыл об опасностях железнодорожного путешествия. Дитрих продолжил:
– Я изучил её биографию от и до, и не нашёл ничего примечательного – это не уличная оборванка, не ребёнок из пьющей семьи, не бродяга. И знаете, со времени её поимки я часто не сплю ночами. Мне всё время кажется, что такие волчата растут в каждой семье и ждут своего часа. Это первое такое дело в моей практике, но кто поручится, что последнее? Кто даст слово, что трагедия не повторится? – инспектор стал чуть более эмоциональным, чем в начале разговора, начал жестикулировать и посмотрел прямо на собеседника, – верите, или нет, но до недавних пор я сам волей-неволей, возможно, воспитывал волчат. Сам.
Моим детям, как и Анне Зигель, не хватало внимания с моей стороны, я ко всему, кроме своей работы, относился безразлично, и кто знает, что стало бы с ними теперь… В какой-то степени это дело помогло мне трезво взглянуть на себя самого, на свою семью. Звучит странно, но я испытываю некую благодарность к нашей Волчице – если бы не она, Берта
