юмор? Нет-нет, скорее всего, он быстро свыкнется с безобразной болтовней, теперь уже не вызывающей ничего, кроме глубокого, пожалуй даже нарочитого, стремительно бросающегося в глаза равнодушия. Петр забьется в угол и достанет из сумки один из захваченных томов[3].
Итак, чтение.
Странным образом, вопреки многолетнему убеждению, заключающемуся в том, что внимать более чем двадцати-тридцати стихотворениям подряд – дело абсолютно бессмысленное, в его руках окажется поэтический сборник. Впрочем, чему удивляться, когда все происходящее так необычно? Так вот, на этот раз его по-настоящему захватит то, что можно условно определить как грамматику футуризма, – нечто, как покажется ему, толком не отрефлексированное самими поэтами, стихийно проявившееся лишь в некоторых стихах или даже строках и по какой-то необъяснимой случайности оставшееся не замеченным большинством читателей, если не всеми без исключения. Он подумает, что лишь эти фразы и должны быть названы футуризмом, а все остальное – его преддверием, кануном, прологом, репетицией. Или даже не футуризмом, а самой литературой? Но почему тогда словесность никак не решится сделать этот шаг? Потому что тогда вся история письма превратится в иллюзию начала? Нет-нет, не станем торопиться, даже нашему непримиримому бунтарю эти заявления покажутся слишком категоричными. Пока – просто читать, не требуйте ничего большего.
Эй, рраскаччивай. И-ювь (свист в четыре пальца). В песнях пьяных без вина. Разгадайте смысл чудесный. Нам ли юность не дана. Вы, развалившиеся, разветртесь! Тлейте мхами! Расплещутся долгие стены. Я стану тяжелым и темным. И не догадаюсь, зачем в густеющем воздухе резче над садом очертится шлем. Буду дик я дважды. Бейте в площади бунтов топот! Мы спустимся просто на грезном веере на брошенный нами кусочек жалости. Ты скоро выйдешь замуж, меня ж – к мокрицам, где костоломный осьмизуб настежь прощелкнет. И если жесток перекресток двух белых, двух тихих дорог, я буду стоять, как подросток, который от горя продрог. Когда часы лукаво спелые свой завершат живой прилив.
Минутная стрелка четыре раза обернется вокруг циферблата. Как поезд на кольцевой линии. Как бегун на длинные дистанции, упорно огибающий окружность огромного стадиона. Как Земля, вращающаяся вокруг Солнца. Как Луна, вращающаяся вокруг Земли. Как мотылек, кружащий вокруг пламени. Хватит блистающих метафор. Петр устанет от книги и спрыгнет со своей полки. К его удивлению, никто из попутчиков не переменит занятий (впрочем, непрерывное чтение странного молчуна к этому моменту станет новым источником изумления окружающих и вызовет не одну серию насмешливых перемигиваний и подтрунивающих шептаний). Гляди, гляди да смотри глаза не прогляди, – пережевывая отварную картофелину, обронит (понятное дело, не размятое зубами земляное яблоко, а упомянутую несколькими строками выше поговорку) одна из участниц дурацкого турнира, обращаясь не
Тут необходимо объясниться. Признаем совершенную выше ошибку. Путешествие без книг лишит нас всякой возможности найти Петру какое-либо занятие на время этой поездки. И хотя мы совсем не в восторге от выстраивающегося здесь довольно-таки топорного противопоставления аристократичного (на свой лад) юноши и глупых простолюдинов, кроме чтения, увы, здесь ничто явно не придет на выручку. Помилуйте, не сажать же его за игру в карты! Это будет равносильно тому, чтобы посадить в лужу. Поэтому, пока не поздно, поправимся: в последний момент он все-таки захватит из своей домашней библиотеки несколько попавшихся под руку изданий. Простите за эту оплошность, но попробуем отыскать в ней определенную пользу: как знать, вдруг этими извилистыми тропами мы мало-помалу приблизимся к противоречивому внутреннему миру героя? Конечно, не настолько, чтобы отождествлять себя с ним (скорее осознаем вопиющую наивность этого занятия), и все же мы вот-вот привыкнем к нему, понадобится лишь толика терпения. Да, наши неловкие попытки подступиться к его нутру постепенно обретут уверенность! Оригинальный характер, претерпев множество испытаний, выкристаллизуется на изнанке нашей памяти! Мы начнем узнавать его походку даже в сумерках, даже в самых многолюдных местах! И все же, надо думать, еще не раз испытаем удивление при встрече с ним. Не так-то легко вырваться из силков разрастающейся сноски, но соберем волю в кулак, пресечем пустое многословие и вернемся к основному тексту.
