шквальным ветром. Пронесется так близко, что покажется, будто до него можно достать рукой, прикоснуться к бордово-коричневатым бортам кузовов, к округлым бакам цистерн, к ржавым стенкам – как к размытому изображению на неудачном фото. Или же состав и вовсе не станет распадаться на вагоны, а просто закроет сквозной широкой полосой всю скважину окна. Свистящий звук пролетит прямо сквозь ладонь, как холодная спица. Тем временем вокруг с новой силой начнут колыхаться речевые лохмотья. Скоро остановят, возьми яблок там, пирожков. Да, ладненько. Открывая дверь в следующий тамбур, он услышит обрывок разговора проводниц. Или еще мрази: развернут наволочку, но ни хера не воспользуются; вот так: как с говном с нами. Потом опять телефонный полуразговор. А за железной дверью кто-то снова будет кашлять сгустками дыма. Короткие остановки, повторяющиеся, словно записанные на магнитофон, крики торговцев, возобновление шума и тряски. И снова вялые беседы, перетасовывающие новые и новые банальности. Между вагонами, в сдавленном гармошкой пространстве, на ненадежном призрачном понтоне, где промеж сцепок видны засыпанные гравием, мусором и туалетными отходами шпалы, дрожание кривого подиума передастся всему телу. Настойчивый ритм лязга сцеплений в обязательном остинато начнет сливаться со стуком колес на стыках рельсов. Странно – как назвать этот короткий, но способный растянуться до бесконечности отрезок, ознаменовывающий железнодорожное перемещение из одного населенного пункта в другой? Нет, слово «жизнь» тут не подойдет, нужно какое-то другое.
На его удачу, в ресторане будет мало посетителей. Да, давайте вот такое мясо, с майонезным соусом (мрачная официантка примет чей-то заказ), это мой любимый соус (реплика, обращенная к собеседникам). Петр сядет за свободный стол, стряхнув с шершавой поверхности крошки от печенья, и просидит здесь еще несколько часов, наконец получив возможность всмотреться в струящийся за окном мир – окоем знакомой, сформировавшей его жизни. Тянущиеся пейзажи, нарисованные неторопливым временем, всхолмья, болота и излыселые пустоши, красно-бурая глина, искореженные бараки, слабый дым из тонких труб, пучки гниющей травы, копошащиеся в пажитной грязи вороны, снова кривые каркасы с брезентовыми крышами, все эти бесформенные приземистые лачуги, грузовики, ползущие по петляющим дорогам в клочьях черного дыма, перегоняющие их мотоциклы, переезды, на которых все они вынуждены останавливаться перед закрывающимися шлагбаумами, словно чернь перед царским кортежем. На безвестном садовом участке без малейшего намека на сад, владении, почему-то расположенном в самой низине, в непролазной грязи, среди канав и круглогодичных паводков, какие-то люди будут вытаскивать из бездонного багажника крохотной машины свитки черного рубероида, переносить их поближе к неказистой халупе, в центр похожей на небольшой пруд лужи. Должно быть, в эти темные свертки они в скором времени станут заворачивать свои израненные, предуготовленные
