и с восторгом принялся ловить крапивниц и рыжегрудых малиновок, испуганно вспархивающих из-под его огромных лап. Недавно распустившиеся листья были не больше прясленя[8] и не давали защиты от весеннего солнца, потихоньку карабкавшегося все выше на небосклон. Гнеде стало жарко, и она с удовольствием думала о роднике, который должен был встретиться на их пути. Если бы не суровое молчание Кузнеца, можно было бы вообразить, что они отправились рубить шалаш на тетеревином току или собирать живицу[9] этим погожим утром.
Когда путники добрались до ключа, Катбад разрешил передышку.
– Стереги! – приказал он собаке, и Гром послушно засеменил назад по тропе.
Кузнец проворно свернул из бересты два маленьких чужлика[10], и Гнеда с наслаждением напилась и обтерла пот с горячего лица. Она наконец поймала взгляд Кузнеца, но тот сразу опустил глаза и провел рукой по мокрым курчавым волосам. И когда только в его соломенно-русых прядях появилась седина?
– Твой старик всегда боялся, что они придут. Словно ждал этого, – глядя мимо девушки, промолвил Катбад после недолгого молчания. Он зачерпнул воды и не спеша выпил. – Домомысл говорил всем, что нашел дитя на пороге, так ведь это неправда. Тебя из рук в руки передал ему человек. Незнакомец. Всадник в хорошем плаще и с добрым клинком на поясе. Платок, в который ты была завернута, не зазорно было надеть боярыне, так говаривал твой старик.
– Что? – вскрикнула девушка, вскакивая с земли. – И ты таил это от меня?
– Домомысл так решил, – развел руками Катбад. – Он не желал, чтобы в деревне заподозрили, что ты из богатой семьи. И тебе это знать было незачем. Первое время старик надеялся, что всадник вернется, но годы шли, а никто не приходил. В те времена в княжестве была смута, все встало с ног на голову, многие роды попали в опалу. Кто знает, какое несчастье забросило тебя в наши края. Была ли ты нежеланной дочерью, от которой стремились избавиться, или же любимым дитя, спасаемым от грозы, нависшей над домом, мы не знаем. Домомысл верил во второе и считал, что никто из твоих родичей не уцелел, коли они не разыскали своего младенца. С тех пор он лишь боялся, что появятся те, по чьей воле ты оказалась разлучена с родителями.
– Он никогда не говорил мне этого… Как он мог? А что, если, – глаза Гнеды страстно загорелись, – если это был мой отец?! Как Домомысл мог не рассказать мне хотя бы перед смертью! Ведь он видел его, говорил с ним! – Девушка опустилась на траву и сжала руками виски. Вдруг новая мысль посетила ее. – Но эти люди, ты думаешь, они…
– Никто не вторгается на рассвете в чужой дом с добром, – нахмурившись, покачал головой Катбад. – Уж не ведаю, по твою ли душу они пожаловали, а только не нравится мне это. – Кузнец поднялся и свистнул собаку. – Идем, путь неблизкий.
Гнеда послушно встала, и они снова двинулись вперед. В другое время девушка непременно бы любовалась нежной, с молочным отливом зеленью берез. Нарвала бы пролески и сон-травы и украсила бы
Пряслень – грузик для утяжеления веретена и закрепления на нем пряжи.
Живица – смесь смолистых веществ, выделяющихся из стволов хвойных деревьев в местах повреждений, надрезов; упрощенно – смола.
Чужлик – сосуд из бересты, сделанный на скорую руку, использовавшийся для питья, сбора ягод и т. д.
