Андрей плюнул с досады и махнул рукой. Напарник вытирал вспотевший лоб. Они перевернули бездыханное тело на спину, расстегнули душегрейку и сняли пояс с карманом для денег. Их оказалось совсем немного: видно, на вырученное от продажи он закупил обратный товар. Или что-то пошло не так. Может, поэтому не нагулялся купец досыта. Для него это был самый плохой и последний день. Забрав невеликие деньги и оставив все остальное как есть, они отвязали коней и молча тронулись домой.
Стало уже совсем темно, лишь месяц чуть освещал лесной путь. Потрескивали от мороза деревья.
За Андреем пришли на третий день, после того, как взяли напарника. Сличили для верности пуговицы на полушубке последнего с той, что была зажата в кулаке Копылова – одно и то же. Думалось, что пуговица, если и оторвалась той ночью, то утонула где-то в снегу. Но купец напоследок сделал, что мог, чтобы тати не ушли, хотя и не помышлял об этом.
Этап на каторгу был не длинен: Андрей и так уж обретался в Сибири, хотя сибирские расстояния порой длиннее, чем и вся Европа в поперечнике. Будто предчувствуя, что не скоро еще доведется увидеться, перед тем он повстречался с Алёной. Старался держаться весело и задорно, но она что-то заметила.
– У тебя чегой-то не так?
– Да нет, все путем. Я просто малость замаялся последние дни.
– Ты уж больно-то не усердствуй. Здоровье дороже. Мы как-нибудь перебьемся, нас же двое.
Как будто кипятком окатили. Но он не подал виду. Может, все и обойдется? Возчик у купца случился незнакомый. Да и темень же стояла.
Не обошлось. Но зато он твердо решил бежать, пока хватает здоровья. И подальше, к москвам, к волгам, где народу погуще. Ищи-свищи. И Алёну забрать. Он выжидал и примечал. Распорядок дня, время работы, время поверок, время сна, время кормежки. Ничего не упускал – может пригодиться. Но время шло, а случай все не представлялся. Мог вообще не представиться. Случай, выходило, надо делать самому. И он начал готовить этот случай. Помалу собирал тряпки – всякие обрывки; бумажки, веточки, занесенные из лесу на одежде арестантов, когда они приходили с работы, и другой всякий сор. Из этого он сооружал себе гнездо, и скоро уж оно стало заметно на нарах.
– Я – аист, – безразлично отвечал он на вопросы соседей по бараку и квохтал себе под нос тихо и безобидно.
– Бывает, – рассудительно сказал как-то один из старых каторжан. – Чего только не бывает!
Надзиратель дал придурку по морде, а гнездо выбросил. Но скоро появилось новое и снова оно было выброшено, а придурка определили в карцер. Когда впоследствии он свил еще одно гнездо, стали решать, что с этим делать. Вреда никакого из невиданного еще здесь чудачества не проистекало, но мало ли что. Как бы чего не вышло. В лазарете не могли объяснить, насмехается ли над всеми недавно поступивший арестант, или в самом деле тронулся умом. Когда он собрал уже совсем маленькое гнездо, потому что и собирать-то уже стало не из чего, вместе с двумя выбитыми зубами добился отправки в лечебницу для умалишенных.
