переделывать сюжет из Еврипида. Занятия не были легкими. Образование было серьезным делом, включавшим постоянные повторения, бесконечные правила, занимавшим долгие часы. Не было такой штуки, как выходные: учиться надлежало каждый день, кроме праздников, которых, слава богам, в Александрии хватало. Дважды в месяц все замирало благодаря Аполлону. Дисциплина была жестокой. «У ученика уши на спине – во время порки он слушает», – гласит древний папирус [30]. Драматург Менандр добавил этому изречению причинно-следственного звучания: «Кого не били, того не научили». Многие поколения школьников послушно царапали эту фразу костяными стилусами по деревянным табличкам, покрытым темным воском.
Еще до перехода к предложениям у не умевшей пока читать Клеопатры начался роман с Гомером. «Гомер был не человек, но бог», – красовалось на одной из ранних ученических табличек, вместе с первыми песнями Илиады. Ни один другой текст не пропитывал собой так сильно мир, в котором она жила. В век, помешанный на истории и чутко настроенный на славные подвиги, труд Гомера был настольной книгой, настоящей Библией. Гомер считался главой поэтов [31], 15 693 строки его поэм составляли духовный, политический, исторический и религиозный контекст эпохи, служили списком великих деяний и руководящих принципов, интеллектуальным мерилом и моральным компасом. Образованный человек цитировал Гомера, перефразировал его стихи, ссылался на них. Как заметил современник, «с самого раннего возраста младенческое состояние умов только начинающих учиться детей вскармливается наставничеством Гомера, и мы едва ли не с пеленок питаем свои души его словами, как материнским молоком»[35] [32]. Справедливо будет отнести сказанное к детям, подобным Клеопатре. Александр Македонский, как говорили, всегда имел под подушкой свиток Гомера; любой благовоспитанный грек, включая будущую царицу, мог наизусть цитировать из Илиады и Одиссеи. Первая была популярнее у египтян в век Клеопатры – видимо, этот сюжет казался более актуальным в неспокойные времена, – однако уже в раннем детстве она знала теоретически то, что в двадцать один год постигла эмпирически: бывают дни, когда ты готов начать войну, и бывают дни, когда надо просто вернуться домой.
Начальное образование внедрялось с перечнем имен богов, героев, рек. Далее следовали более утонченные задания. Какую песню пели сирены? Была ли Пенелопа безгрешна? Кто мать у Гектора? Запутанные родственные связи небожителей, должно быть, не вызывали затруднений у царевны из рода Птолемеев, рядом с генеалогией которых бледнели даже истории олимпийских богов. К тому же генеалогии пересекались, граница между человеческим и божественным для Клеопатры была размыта. (Школьные уроки тоже смешивались с прошлым ее семьи при изучении жизни Александра, другого неизбежного героя школьной скамьи. Клеопатра наверняка знала его историю вдоль и поперек, как знала о каждом поступке своих предков Птолемеев.) Первые вопросы были шаблонными,
