перед глазами тело женское лежало, роскошное, да почти обнаженное – прости уж за такие подробности об Ирине твоей. Не Котов малолетний ручонку тянул, куда не надо; это мужик в нем проснулся, может быть, впервые в жизни. Так что…
Великий князь Московский Георгий Александрович Рюриков закрыл глаза и шумно задышал. А когда открыл, совершенно искренне заявил:
– Все, Олег Николаевич. Ты был прав. Понял я. И простил!
5. Великий затворник
Возвращение Олега Котова в полк было совсем не триумфальным. Князь Бельский с мальчиком в расположение полка не поехал, отговорился неотложными делами. Хотя мог и не объяснять ничего. Кот не обиделся; более того – видя, как Николай Ефимович с каждым километром от Москвы до Владимира становится все мрачнее, даже посочувствовал ему. Оказалось, что большего сочувствия требовалось ожидать самому Котову.
Автомобиль, из которого Олег близ дворца Бельских даже не вышел, остановился у лестничной площадки, у заднего бампера другого внедорожника, который явно уступал княжескому во всем – размерах, мощности, роскоши внутреннего салона и, конечно же, цене. Все это Олег определил мимолетным взглядом, который он бросил внутрь этой машины – благо задняя правая дверца в ней почему-то была открытой. Крыша же, и передний капот машины были покрыты толстым слоем свежего снега, что говорило – стоит он здесь достаточно долго. Впрочем, снегопад, покрывший плотным белым одеялом окрестности, и провожавший кортеж князя Бельского всю обратную дорогу домой, уже закончился, и с неба холодно и равнодушно взирала половинка луны. Вот в такую же мертвенную бледность ухнуло настроение Кота; еще до того, как он взбежал по ступеням, а потом ворвался в открытые кем-то двери. Ворвался, и застыл, увидев перед собой короткую шеренгу немногих близких ему здесь людей. Лишь у одного из них – майора Назаркина – глаза сверкнули радостным огнем, и расширились; явно при виде наград на груди Витязя. И это еще без Креста Пересвета, который Олег с трудом засунул в боковой карман; цепь, кстати, вся не поместилась, болталась на боку – в противовес кортику на другом.
– Что-то случилось? – с холодным, даже морозным тоном спросил Олег, остановив взгляд на Матвее Григорьевиче – княжеском колдуне, который, очевидно, и приехал на незнакомом автомобиле, – вам бы, Матвей Григорьевич, в постели лежать, а не разъезжать по гостям. Я бы не обиделся, если бы поздравили меня чуть попозже.
Вид у старого ближника Владимирского князя действительно был – краше в гроб кладут. Но глаза горели решительностью. А еще – какой-то виной; лицо же было словно с портрета предвестника великой беды.
– Ты сильно не убивайся, Олег Георгиевич, – медленно, словно подбирая слова, начал говорить колдун, – только поверь – моей вины тут никакой нет. Источника уже не было, когда я дохромал до того места…
Олег дальше слушать не стал. Повернулся, и помчался в ночь, в зиму, в лес. Помчался так, чтобы никто не успел увидеть, определить по его лицу, что горечь его от утраты
