не рассказывала. Только вам, а вы…
Не договорив, она бросилась из кухни в прихожую.
– Настенька! Прости меня! Ради бога, прости! – умоляла Тамара Николаевна, с трудом справляясь с одышкой.
Нет, не благоразумие – много ли его в семнадцатилетней девчонке? – а, скорей всего, интуиция подсказала Насте, что надо вернуться. Неуклюжая от собственной вины, бочком прошла на кухню, села на прежнее место, но поднять глаза – это уже было свыше ее сил. Так и смотрела на Мартина, умывающегося на подоконнике, едва слышно выдавливая короткие фразы:
– О чем говорить? И так все ясно. В больницу надо идти.
– А что сказал Алеша?
– Именно это и сказал.
– Та-а-к. А как он отреагировал на такое известие?
– Сначала был шок, – нехотя отвечала Настя, – потом начались фразочки типа: «Ты чо, мать, с дерева упала? Мы же без резинки не трахались…»
– «Без резинки» это как?
– Это презерватив.
– Совсем я от жизни отстала. Питекантроп! – махнула рукой Тамара Николаевна, а после паузы заговорила твердым голосом: – Вот что я посоветую, Настя! Беги от Алексея без оглядки. Можно, конечно, его легкомыслие списать на юный возраст. Но когда у человека нет сердца, это уже диагноз. Какими бы вы не были, супер-пупер современными, независимыми, а без доброты и великодушия далеко не уйдете. Доброе сердце во все века было дороже золота.
– Я пойду, Тамара Николаевна. Спасибо вам за все.
– Не за что. А ты все-таки поговори с мамой. Хорошо?
Уже стоя на пороге, Настя повернулась, чмокнула Важенину в щеку и упорхнула. Тамара Николаевна успела перекрестить сбегающую по лестнице девушку, а затем, тяжело вздохнув, закрыла дверь и пошла в гостиную.
– Ну что, Мартин, опять мы с тобой одни? – обратилась актриса к коту, сидевшему на подоконнике. – Пойдем, мой хороший, мне надо прилечь – в ногах какая-то противная дрожь.
Важенина прилегла на диване, а Мартин не сразу, но все же покинул свой наблюдательный пункт и присоединился к хозяйке, устроившись круглой серебристой головой на ее руку.
– А ведь мне было еще меньше, – подумала Тамара Николаевна, – когда я узнала эту сторону жизни, причем в самых низких ее проявлениях. И потом долго не могла терпеть мужчину рядом с собой. Иван сразу подметил, как я леденела в интимных сценах. И лишь в его объятьях оттаяла, все страхи ушли. Как будто заново родилась. Эх, Ваня, Ваня… В который раз за эту неделю вспоминаю тебя! Наверное, скоро встретимся.
Весна 1942-го года
Елизавета Андреевна Важенина работала до войны кассиром в театре. Она считала, что ей очень повезло с работой и вообще, судьба была к ней, жене репрессированного военачальника, более чем благосклонна. Не то что к Наде Ермиловой, соседке по дому, которую вслед за мужем осудили на десять лет без права переписки, а их детей разбросали по разным детприемникам.
Елизавету
