пять баб около могилы сгрудилось. Думаешь, не заметила твоего разнесчастного лица? Как же! Купила дорогущий букет, полпенсии, небось, потратила, прикатила к своему разлюбезному, а у него уж, нате вам, целый табун собрался. И все с букетами, один пышней другого.
– Ну и что? – неожиданно улыбнулась Важенина. – Пусть! Все они были после меня. А я почти первая, если не считать умершей жены. Им-то он уже растраченный достался…
– Ага. Молью траченный… – зло хохотнула Ушкуйкина.
– Ты все побольней пытаешься укусить, Полина. И я знаю – почему.
– Ну?
– У тебя не было такой любви, как у меня. Вот ты и злишься. Угадала?
Ушкуйкина молча отвернулась к плите, опустила в кипяток нарезанные овощи, добавила соли, помешала.
Наступила нехорошая тишина. Тамара Николаевна заерзала на стуле, чувствуя свою вину и не зная, как исправить положение.
Наконец она не выдержала.
– Ты прости меня, Поля. Я не хотела…
– Ладно уж, чего там… – ответила Полина Герасимовна глухим голосом. – Ты правду сказала. Не было у меня такой любви.
– А как же Валентин? – заискивающе подсказала Важенина. – Ведь ты любила его.
– Я-то любила, – повернулась к ней Ушкуйкина. – А он! Выбрал Тоську Выдрину да в придачу домик в Домодедове. Знаешь, чем этот стервец меня донимал все время? Переспим, значит, с им, а он и давай меня срамить. Говорит, почему ты, Полина, не кричишь во время этого… стыдно сказать, эргазма, что ли?
– Оргазма? – смущенно улыбнулась Важенина.
– Ну! Мол, все бабы должны, значит, кричать, иначе они холодные, как селедки в море. А я ему: как же, Валечка, я кричать стану, если за перегородкой фанерной хозяева спят? Я и так со стыда сгораю. А он мне: деревенщина ты, Полька, неотесанная, скучно с тобой. Он уж тогда меня с этой Тоськой сравнивал. Ну как после этого мужикам верить? – она вытерла набежавшие слезы и махнула рукой. – А, шут с ним, с лиходеем этим! Бог-то его давно наказал.
– Это как же? Ты ничего раньше не рассказывала.
– Так сгорел тот домик-то, – в упор глядя на Важенину, жестко отчеканила Ушкуйкина.
– Т-то есть к-как с-сгорел? – заикаясь от страшной догадки, проговорила Важенина. – Отчего сгорел? А Валентин с Тоськой тоже?
– Нет, слава Богу, живы. Только бросил ее Валька через месяц. Сбежал. Не нужна, видно, без домика стала.
Мартин, до этого мирно спавший на коленях у хозяйки, спрыгнул на пол, потянулся, подошел к домработнице и потерся об ее ногу.
– Знаешь, к кому подольститься, – с суровой лаской сказала Ушкуйкина, обращаясь к коту. – Ох, Мартынушко ты наш! Мартын – золотой алтын! Что, супчика захотел? Али «Кискасу» своего любезного? На-ка вот, купила и тебе полакомиться, баловень ты наш.
* * *
У прилавка одного из городских ломбардов в этот час было не много народу – всего несколько женщин.
