опять дернул себя за ус. Он понимал, что дело его партии скоро будет проиграно, соратники, в большинстве своем, либо погибли, либо сдались. К тому же он уже давно начал и сам сомневаться в справедливости этого дела, – слишком много пролилось крови, в том числе и невинной. Да и отец Игнасио, капеллан замка, не раз говорил графу, что бунт против помазанника Божьего – страшный грех, идущий от лукавого.
Да, милость французского государя была безгранична, – его, графа, дочери, – его, взбунтовавшегося против своего короля! – предложить стать женой двоюродного брата его величества! Но гордость и честь старика восставали при мысли о капитуляции – пусть и такой почетной.
«Не лучше ли и достойнее – идти до конца, не сдаваться и умереть в бою, не посрамив славы и чести моих благородных предков?» – спрашивал себя старик, подойдя к одному из окон залы, выходящему во внутренний двор замка. Взгляд его остановился на людях, сидящих и лежащих, кто – на каких-то тряпках, кто – на голых камнях. Все они, оборванные, измученные и истощенные, были не постоянные обитатели замка, а сбежавшиеся сюда со всех окрестностей крестьяне-вилланы, до смерти напуганные приближением войска герцога Черная Роза и в панике бросившие свои жалкие лачуги и скудные пожитки на произвол судьбы.
Глядя на этих несчастных, граф понял: он не сможет отказаться от предложения Людовика. Да, сам он и его немногочисленные воины готовы были сражаться и погибнуть – в бою ли, или под пыткой после пленения, – но эти жалкие людишки, жмущиеся к стенам замка, как слепые щенки к бокам матери-суки?.. Ведь они тоже, после взятия Руссильона, станут жертвами, невинными жертвами и, прежде всего, его, своего сюзерена, упрямства и несгибаемой гордости. А его дочери, его любимые четыре дочери? Что станет с ними, когда замок падет?.. Страшно подумать!
– Решайтесь же, господин граф, – нетерпеливо сказал де Брие, как будто прочитавший мысли старика. – У герцога под стенами вашего замка двести человек, прекрасно вооруженных, сытых и рвущихся в бой; а у вас – горстка безумно уставших, голодных воинов. Подумайте, и что будет со всеми этими вилланами; и с вашими дочерьми, наконец, когда Черная Роза захватит замок! Если вы согласитесь на этот союз, одна из ваших дочерей станет кузиной короля, герцогиней и одной из знатнейших и богатейших сеньор Франции; а, если вы откажетесь, – вместо брачной ночи с законным и достойным супругом она же окажется в постели герцога – но уже как добыча, и будет навеки обесчещена! А, быть может, её, как и других женщин в замке, ждет ещё более позорная и страшная участь, и она станет забавой для бойцов Черной Розы…
Рисуя перед побледневшим графом эти картины, молодой граф был сам себе противен, ибо кривил душой, – он прекрасно знал, какую железную дисциплину поддерживал в своих людях, в отличие от жестокого Монфора, герцог Черная Роза. Монсеньор не позволял ни грабить, ни насиловать, – и любой, осмелившийся на это, немедленно подлежал повешению.
Но Руссильон,
