и скоро облетит весь край. Лангедок должен знать, что граф де Руссильон – снова верный подданный короля!
Руссильон наклонил голову в знак согласия.
– Я оставлю вас пока, господа, но скоро вернусь.
Когда он удалился, герцог спросил де Брие:
– Ты все понял, Анри? Мои люди должны немедленно снять осаду и выпустить из Руссильона всех, кто этого пожелает!
– Конечно, монсеньор, – с улыбкой подтвердил молодой человек, – я полечу, как на крыльях! Все передам, и привезу и мясо, и дичь, и вина… Только смотрите, как бы ваша красавица-невеста не объелась после столь долгого поста и не подпортила вам первую брачную ночь, мучаясь животом.
Черная Роза улыбнулся. Никому, кроме своего друга, он бы не позволил столь дерзкой шутки.
Де Брие направился к двери, но, уже открыв её, обернулся опять к герцогу.
– Да, и ещё. На вашем месте я бы все же взглянул и на остальных дочерей графа…
– Зачем?
– Согласно законам логики, если Мари-Флоранс гораздо красивее своей старшей сестры Марианны, – то самой прекрасной должна оказаться младшая дочь Руссильона, которой сейчас восемь лет!
*mon Droit de cuissage (моё право первой ночи, фр.)
* Окситания – область, включающая юг Франции (Прованс, Дром-Вивере, Овернь, Лимузен, Гиень, Гасконь и Лангедок), часть Испании и Италии, где говорят на окситанском языке
3. Ссора и поединок
…Пока в зале замка происходила описанная выше сцена, во дворе его развивались события ещё более драматические.
Как уже было упомянуто, герцог Черная Роза приехал к Руссильону в сопровождении двух пажей-оруженосцев, которые, пока шел разговор их господина с графом, остались во дворе замка.
Это были подростки, а скорее мальчики, лет тринадцати; один – тот, что вез знамя герцога, коренастый голубоглазый блондин, судя по всему, нормандец; второй – истинный сын Лютеции*, худощавый и верткий, кареглазый и черноволосый.
Оставшись вдвоем, пажи, не слезая с коней, осмотрелись кругом, но не нашли ничего, достойного их внимания, кроме нескольких десятков крестьян с изможденными лицами, жмущихся к стенам.
Солнце меж тем пекло вовсю; наступило самое жаркое время суток. Парижанин воскликнул наконец:
– Черт меня побери! В этом замке совсем не соблюдают законов гостеприимства! Я хочу пить, и хочу, чтоб мне принесли вина, и самого лучшего!
– А жареную пулярку не хочешь? – протянул с ухмылкой нормандец. – Ты что, не видишь, Жан-Жак, что люди здесь истощены, как голодные собаки?
Он спрыгнул с коня и, бережно свернув знамя с черной розой, прислонил его к стене. Затем снял плащ и, расстелив на камнях, уселся на него.
– Ну и жара!.. Я, пожалуй, вздремну, – сказал он.
Второй
