изучал его. Абсолютно лысый. Лоб испещрён, точно распаханное поле, глубокими горизонтальными морщинами.
Широкие плечи, мощная грудная клетка, массивные длинные ноги.
Крупнокостный, толстокожий и приученный убивать.
Я сложил руки на груди и усмехнулся.
Эти двое явственно ощутили мою холодность, которая обычно леденила кровь моих врагов.
– Гляди-ка Хан, новый пёс скалится на меня, не признавая меня, будто я и не его хозяин, – прогундосил жиртрест.
Голос такой же мерзкий, как и он сам. Когда он говорил все его сто тридцать два, а то и больше, подбородков заходили ходуном.
Отвратное зрелище.
Я молчал. Эти ублюдки пусть думают, что хотят. Они уже трупы. Только пока ещё не знают об этом.
Усмехнулся ещё более зловеще и одарил обоих тем самым взглядом, от которого любому становилось дурно.
Взгляд абсолютного равнодушия, прямой и бесстрашный.
Толстяк поёжился и вздёрнул точно крыса верхнюю губу, демонстрируя мелкие жёлтые зубы.
– На колени, пёс! – воскликнул жиртрест. – Отныне я твоя мать, твой отец и твой Бог! Ты – моя собственность, а я – твой Хозяин. На колени!
Я склонил голову вбок, а потом сплюнул, выражая тем самым всё отношение к приказам этого ничтожества.
– Ты смотри, какой гордый, – протянул он. – Хан, думаю, стоит сегодня устроить этой собаке демонстрацию силы. Запомни, я и не таких ломал и на колени ставил. Скоро ты у меня в ногах ползать будешь, харкая кровью и умоляя пощадить.
Вздёрнул одну бровь и рассмеялся.
Жиртрест стукнул по полу своей тростью.
– Хан! Давай!
Ярость вернулась горячей вспышкой огня в моей груди.
Решили испугать меня пытками?
Наивные ублюдки.
Я даже не шелохнулся, когда лысый Хан вытащил из кармана тонкий прямоугольник – сенсорный пульт управления.
Он приблизился к клетке, оскалился мне и произнёс:
– Наслаждайся, пёс.
Коснулся пальцем пульта и…
Из браслетов в мою плоть врезались острые иглы и прыснули в кровь какую-то жидкость.
Сжал руки в кулаки и с ненавистью взглянул на этих тварей, запоминая торжество и удовольствие на их рожах.
Мгновенно острая боль ворвалась в меня, и разрядом прошла по всему телу, впрыснутое в меня вещество затронуло каждый нерв. Боль ослепила, оглушила и лишила опоры. Падая на пол, я увидел перед глазами темноту.
Боль была жёсткой. Она сотрясала моё тело. Оно билось и колотилось в диких конвульсиях. Мои мышцы свело нереальной судорогой. Я почувствовал, как у меня изо рта пошла пена. Жилы на шее натянулись канатами и готовы были вот-вот лопнуть от напряжения.
Не знаю, сколько длилась моя агония, но, в конце концов, зрение прояснилось, слух вернулся, тело почти расслабилось. Я боялся пошевелиться, чтобы вновь не ощутить эту боль.
