огородами, возвышался жилой комплекс, состоящий из двухэтажного, собственно, поместья, дома для прислуги, хлева, сарая и небольшой мастерской, в которой мой отец частенько пропадал, мастеря какие-нибудь полезные для хозяйства вещички. Хорхе провёл меня по протоптанной тропинке к центру плантации и, попрощавшись, отправился обратно – сторожить вход. Я же, ведомый радостным опьянением, что возникло, едва я ступил на родной участок, буквально полетел к крыльцу поместья, о чём вскорости пожалел – от такого напряжения снова заныла уже успевшая привыкнуть к надоедливой боли спина.
Я занёс руку над дубовой дверью и машинально остановился, представив, что весь дом сейчас погружён в глубокий сон. Ведь стояла глухая ночь, а все мои родные, насколько я помню, обычно ложились довольно рано, чтобы с утра первыми быть на ногах. С трудом преодолев странное чувство вины, я громко постучал.
Дверь почти сразу открыла Амелита – молодая гренуанка, которую отец приобрёл всего несколько месяцев назад. Девушка читала какой-то скабрезный роман в гостиной, а потому сразу же подошла на стук. Она совершила скромный, слегка топорный ахариамский реверанс, которому едва научилась, и, впустив меня, отправилась будить всех домашних.
Я повесил куртку на вешалку и прошёлся по дорогому дубовому половому настилу гостиной. Большое помещение напоминало скорее приёмную во дворце, потому что отец хотел, чтобы каждый посетитель этого дома сразу узнавал о достатке его владельца. По всем крашеным золотом стенам висели пейзажи и натюрморты известных художников нашего времени и времени прошедшего. По периметру стояло несколько мягких бежевых диванов со стеклянными журнальными столиками возле пышных подлокотников, на каждом из которых стоял тройной подсвечник с зажжёнными свечами. С потолка прямо над огромным абра'фальским ковром с высоченным ворсом свисала хрустальная люстра, стоившая целое состояние. Конечно, зажигалась она лишь на запланированных приёмах, потому что это было довольно сложное дело: подставить лестницу, поднести тлеющий огарок к семидесяти небольшим восковым лампам, при этом не оставив на хрустале ни единого жирного отпечатка пальцев.
А в прямо противоположной от входа стороне возвышалась величественная лестница с резными перилами, ведущая на второй этаж, по бокам которой терялись в этой красоте двери в иные части поместья.
На одном из диванов лежала книга, которую читала Амелита. "Двенадцать рыжих жеребцов" – прочитал я название. О, великие боги, война с северянами – ещё не самое страшное, что может с нами случиться. Книжные эротические фантазии о дюжине рыжеволосых мужчин, то по очереди, то разом ублажающих героиню романа – вот, что может уничтожить наше королевство изнутри.
Первой спустилась мать. Сандра Веллер, эпатажная, манерная, очень скандальная женщина, которая вложила в моё воспитание сил чуть менее, чем нисколько, но всё же остающаяся моей матерью, за что я её по умолчанию люблю. Мама не стала наводить марафет или переодеваться, и вышла меня
