было, я находился в неком промежуточном состоянии, в полузабытьи, когда ты вроде ощущаешь все вокруг себя и в то же время уже находишься в объятиях подступающего небытия. И в этот странный миг я вдруг почувствовал нечто абсолютно чуждое, вторгающееся в сферу моего жизненного пространства. Это вторжение не имело ни формы, ни цвета, а казалось просто нелепым, случайным диссонансом, нарушающим гармонию нашего мира. Тем не менее, этот странный импульс извне буквально пронзил мое сознание, настолько он был чужд и не похож на все, что я ощущал за всю мою предшествующую жизнь. Я мгновенно вынырнул из дремы, взглянул в лицо лежащей женщины и поразился произошедшими с ней изменениями. Женщина широко раскрыла глаза, и на ее устах разлилась улыбка невероятной радости и безграничного блаженства! Мгновение я не мог оторвать взгляда от ее светившегося неземным счастьем лица, потом глянул на экран энцефалографа и увидел там прямую линию. Абсолютно прямую линию, безо всяких зигзагов и всплесков! Показания прибора свидетельствовали о наступлении у пациентки клинической смерти. Я нажал сигнал вызова дежурного врача, потом снова бросил взгляд на лицо женщины, но успел уловить лишь слабые, быстро угасающие следы блаженства и радости. Секунды спустя ее лицо превратилось в окаменевшую желтую маску покойника.
Что это было? Я много размышлял об этом случае, но найти ответа так и не удалось. Не удалось предложить даже хоть какое-то разумное объяснение произошедшему. Меня поразила не столько предсмертная улыбка женщины, что было само по себе, безусловно, весьма странным явлением, сколько тот загадочный импульс во время моей дремы, свидетельствующий о кратком проникновении в мой внутренний мир загадочной и абсолютно чуждой субстанции. Мгновенное ощущение страшной опасности, от которой хотелось куда-нибудь скрыться, и одновременно невероятная притягательность охватившего меня бездонного страха, когда тебя неудержимо тянет к нему навстречу, несмотря на ясное понимание близкой гибели, – вот что меня поразило больше всего.
И я потерял интерес к дальнейшим занятиям медициной, потому что они не давали ответов на волнующие меня вопросы. Мой жизненный тонус падал, началась депрессия. Затем один за другим умерли родители, сначала отец – от мучительно долго тянувшегося рака легких, потом, через полгода и мать – от очередного припадка неврастении, перешедшего в неконтролируемое поведение, и внезапно наступившего затем сердечного приступа. Меня не было дома, некому было успокоить маму и подать лекарство, и она умерла на полу в двух шагах от столика с таблетками, не дожив трех месяцев до пятидесяти.
Последнюю летнюю сессию я с грехом пополам свалил с одним хвостом на осень, и теперь не знал, что делать на летних каникулах.
Однажды после очередного пустого дня, поздно вечером ближе к полуночи я валялся на диване и листал книжку Амброза Бирса. Остановился на рассказе „Случай на мосту через Совиный ручей“,
