не брался – где материала столько возьмёшь, но уж по мелочи – развернулся от души. Полочку небольшую с резными завитушками, барельеф расписной – лошади, сани, луна ночная, другие поделки – что в голову придёт… Но, главное, куклы, деревянные забавные существа, вот где дело пошло по-настоящему! Каких только зверушек и сказочных человечков, расписанных яркими красками, не стояло на стеллажах в его комнате! Здесь и львенок с лохматой гривой волос, и слонёнок, игриво задравший хобот к небу, и страшненький Щелкунчик, и даже веселый Буратино! Была и Красная Шапочка, и Дюймовочка, и Маша с медведями…
И с продажей поделок все складывалось поначалу удачно. Сдавал игрушки в небольшую лавочку, которых всего-то несколько осталось в Москве, когда зажали нэпменов. Цену просил невысокую за свой детский товар, вот и расходились игрушки в неделю. Как живые получались у Пантелеймона игрушки, прямо сами в руки детям просятся.
Тогда и завелась в доме дополнительная копеечка. Всё бы нечего, да со здоровьем нелады. Болезнь медленно, но верно забирает его жизненную силу, подтачивает, как червяк – яблоко. Да и Марья плоха, обезножила совсем. Бросила работу и слегла окончательно. Иришка семилетку кое-как закончила, и то, когда уроки ей учить, если все дела по дому на ней. Тащит теперь на себе всю семью, но слова жалобного от неё не услышишь, как будто всё всегда у неё хорошо, как будто и не валится она с ног порой от усталости, закружившись по дому.
Скользнули тут по потолку сполохи света от фар, завизжали тормоза, затих оглушительный в ночной тиши треск работающего автомобильного двигателя. Пантелеймон грузно поднялся, опёрся рукой на массивный верстак, шагнул к своему лежаку, который находился тут же, в углу. Сам соорудил себе эти нары из бросовых досок, прямо рядом с рабочим местом, рядом со своим сказочным деревянным народцем, который всегда был первым свидетелем всех его горестей и нечастых радостей. Задул свечу и вытянулся на жестковатом своем лежбище.
В ту же секунду раздался тихий стук во входную дверь. Стук был вкрадчивым и осторожным, но в то же время, как ни странно, настойчивым и деловитым. Пантелеймон вставать не стал, только послушал, безо всякого особого желания подниматься, идти к двери и открывать среди ночи кому попало. Но стук через минуту повторился и уже был на чуть более высоких тонах. Без сомнения, кто-то за дверьми жаждал попасть именно к ним, именно в эту квартиру.
Миновав комнату, где спали Марья с детьми, и прихожую, Пантелеймон добрался до входной двери, прислушался. За дверью стояла неестественная, гробовая тишина. И в этом насыщенном тишиной пространстве безобразно громко прозвучал новый стук – ТУК, ТУК, ТУК!
– Кто? – спросил Пантелеймон.
– Это сосед, Петро, – раздалось из-за двери, – открой, Пантелеймон Михалыч, дело к тебе есть.
Какое к черту дело в два часа ночи, подумал Пантелеймон, но засов всё же отодвинул, поскольку узнал голос соседа
