и снесло крышу окончательно! «Ненавижу, – думал он, – ну как она так может, разве такое можно простить!»
Что прощать такое нельзя, Андреич знал не понаслышке. Отец, сколько он себя помнил, бил мать. Да бил так, что мать синяки закрашивать не успевала, но всё сносила, терпела. Днём ходила, понурив взор, а по ночам сядет в уголок и плачет, чтоб никто не слышал. Но маленький Сёма слышал. Сначала он ненавидел отца, с кулаками на него бросался, мать защищал! А потом… потом он вдруг стал ненавидеть мать: «Ну как она может это терпеть!» Теперь уже он по ночам зарывался в подушку и горько плакал. Иногда мать находила его зарёванного, обнимала, а Семён отталкивал её и пуще прежнего ненавидел.
Окончив школу, он уехал учиться в другой город и поклялся себе тогда, что в его семье такого никогда не будет! «И не было бы, если бы жена нормальная досталась», – рассуждал тогда Андреич. Но, не смотря на свою возрастающую свирепость, он продолжал любить жену и жалеть. Побьёт, а потом жалеет, её ненавидит и себя корит. Сядут они так, обнимутся, поплачут, и живут какое-то время спокойно. И жена снова весела да радостна становится, и по новой.
Однако Светлана, несмотря на свою мягкость, характер имела! Так родилось у них двое деток, хотя Андреич был против! «На ноги сначала встать надо!» – говорил он. Со второй беременностью даже отправил жену на аборт. Жена спорить не стала, уехала, вернулась грустная и больше они про ребёнка не говорили. А через четыре месяца он вдруг заметил: «Вроде как живот растёт!» А жена только улыбается: «Думай, муж, куда вторую кроватку ставить будем».
Беспросветная серость и монотонность дождя окутали город… Картина за окном полностью соответствовала душевному состоянию Андреича, может быть, поэтому он вдруг почувствовал какую-то незримую связь с миром, гармонию. Даже воспоминания, от которых он обычно отмахивался, сегодня вызывали какую-то особую тихую радость. От них будто исходило тепло.
Жена, дети, дом, смех… Как же давно уже он не слышал простой человеческий смех…
Худо ли бедно ли они жили с женой, да только как-то жили – не тужили, детей растили. И на работе-то всё у Андреича складывалось, замечали его да продвигали. Так дослужился он с обычного мастера до большого начальника, солидным стал, сменил дорожную сумку на кожаный портфель. Да видать, не то слишком быстро в директора выбился, не то характер слабоват оказался. Только поддался Андреич праздной жизни, не устоял. И чередом пошли: важные встречи, кабаки, бани с девицами… Жена всё видела, всё понимала, но молчала. Как обычно, тихая, да ласковая, грустная только стала… А в один прекрасный день, после очередного его пьяного дебоша, собрала детей и ушла. Ушла раз и навсегда. Он поначалу искал с ней встреч, запугивал, угрожал, но всё было попусту. Тогда он решил: «Ну и чёрт с тобой! Ни копейки не дам и детей сама поднимай!» И пустился во все тяжкие, вычеркнув и Светлану, и детей из своей жизни, как будто их и не было вовсе. Иной раз совесть брала верх, и ёкало сердце, но он быстро глушил её любым возможным
