Ходил там на лыжах, разводил костёр и сам кипятил в котелке чай, учился обдирать белку и правильно обрабатывать шкурку. Посмотрел живого соболя.
Деда в то время уж не стало, а отца и никогда не было, вот дядька и взял шефство над парнем. То сети проверить возьмёт, то на перелёт, утку стрельнуть. А тут и вовсе, с участка приехал на снегоходе, специально, чтобы пацана в тайгу вывезти. Тогда снегоход в диковинку был, только, только стали завозить их в глубинку, да не всякий охотник мог себе позволить такую роскошь. Попусту такую технику драть не будешь, только по делу использовали.
Две недели счастья! Федьке казалось, что дни таёжного счастья уж больно быстро пролетают, больно быстро.
Ночевать в зимовье, под тёплым собачьим одеялом, на матрасе, набитом душистой лесной травой пикчей, рядом с таким сильным и смелым дядькой. Это ли не счастье!
А когда в капкане оказался живой соболёк, дядька пропустил паренька вперёд и тот вихрем долетел до мечущегося зверька и сграбастал его, не хуже молодой собаки, без какой-то предосторожности. Даже и не почувствовал, что мелкие, но очень острые зубы пробили крепкую шубенку и прилично достали руку. Именно тогда проснулся в парне азарт к промыслу. Родился охотник.
Когда возвращался из армии, честно отслужив положенные два года, от райцентра подъехал на попутке и попросил остановить именно у промхозовской конторы, не доехав до дома один проулок. Заскочил на крыльцо, улыбаясь настолько, насколько могли растянуться губы.
Дома после дембеля и дня не высидел, вышел на работу. Вышел, теперь уже полностью самостоятельным, с записью в трудовой: принять штатным охотником такого-то госпромхоза, с такого-то числа, месяца, такого-то года. Гордился этой записью и радость скрыть не пытался.
Правда, директор не сразу согласился взять Фёдора в штатьники, долго вёл разговоры об охране природы, о каких-то мероприятиях, помогающих зверям жить и выживать. Но это было так далеко и не интересно, что парень даже и не вникал в те разговоры, не вдумывался. И предложение выучиться и стать егерем, Фёдора даже рассмешило. Он отказался от предложения и настоял на зачислении в штат охотником.
Радостные чувства, восторг, переполняли молодого парня, он так и ходил по посёлку, по территории пилорамы, куда его определили на период межсезонья, с растянутой донельзя улыбкой на лице.
Может от этой улыбки, может по какой другой причине, девчонки висли на парне гроздьями. Проходу не давали. И когда перед самой охотой Фёдор объявил матери, робко переступая с ноги на ногу, о том, что они с Любаней решили пожениться, уточнив при этом, – с Валерьевной, мать лишь мягко улыбнулась, развела руки, как бы для объятий и тихо проговорила:
– И славно. Славно.
На это тихое «и славно», как на благословение, в комнату впорхнула Любаня Валерьевна, томившаяся всё это время за занавеской, и первая оказалась в объятьях матери.
