тапочками, прикрыть которые у рясы недоставало длины, выскочил сначала живот, а потом и сам служитель. Не решившись соступить с порожка на неубранный покамест снег, он одёрнул передний край одеяния, дабы спрятать непотребство, но ткань сразу же снова собралась складками у брюха и обнажила обувку. Служитель принял позу оскорблённой невинности, заломив руки и отставив носок одной ноги, и обратился к небу:
– Бог с Ножом, оградитель и защитник, как ты допустил подобное святотатство? Колдунья, противная тебе, вошла в наш благословенный дом…
– Так у вас же ворота не заперты, – обезоруживающе улыбнулась Талла.
Толстячок недовольно зыркнул в сторону хамки, посмевшей нарушить его аудиенцию с богами, и продолжил играть на публику, коей собралось уже немало:
– Бог с Ключом, покровитель и кормилец, неужто жертв и молитв оказалось недостаточно? Ты решил испытать нашу веру, приведя в святую обитель эту противную тебе тварь?
– Но-но, – негромко, но веско вставил Верд.
– Эту дурную кровь, – поправился служитель.
Толпа, с большим интересом наблюдавшая за началом представления, сообразила, что ничего нового не услышит, и начала многозначительно безмолвствовать, зябко переминаясь на месте.
– Господин Санторий, – робко донеслось из задних рядов, – а мы сегодня линчевать дурную девку будем?
Патетично возведённый к небу взгляд оратора метнулся к Верду. Охотник осклабился и сложил руки на груди: линчевать, говорите? Ну-ну, попробуйте. Служитель равнодушно передёрнул пухлыми плечами и вернул взгляду праведную затуманенность:
– Разве имеем мы право судить тех, кого боги покамест не успели покарать? Разве Богиня с Котлом не завещала всем и каждому…
– Тогда мы пойдём, пожалуй, – заключила толпа. – Холодно. Да и вечерять пора. Помнится, господин Плессий нас по морозу не созывал…
– Грешники! – Короткий палец ткнул в самую гущу скопища. – Господин Плессий был слаб духом! И ваши слабости поощрял! Проповедь очищает, готовит ко встрече с богами, а вы предпочитаете пище ума животную трапезу?!
– Отчего ж токмо животную? – резонно возразил народ. – Мы и растинтельную того… В общем, пойдём мы, господин Санторий. Не обессудьте. Завтра с самого утречка вашу проповедь и послушаем. Небось не устареет.
Ещё с минуту служитель пучил глаза и возмущённо тыкал перстом в безоблачное небо, откуда почему-то не спешили спускаться и карать неразумную паству (а заодно вознаграждать верного слугу) терпеливые боги. Поэтому перст переместился чуть правее, чтобы указать на грудь хмурого мужика со шрамом, перечёркивающим добрую половину лица.
– А вы, проклятые Тремя глупцы… – начал служитель столь же вдохновенно, но мотнул головой, перестраиваясь, и закончил буднично и вполне доброжелательно: –Зашли бы внутрь, а то я уже пяток не чувствую.
Верд
