смотрела на все это с подозрением. Один раз она дала себя уговорить пойти на «Кабаре», который я, разумеется, знал наизусть, это один из моих любимых фильмов.
А потом – снова ничего.
Ну, я и попал, как слива в компот, не успел оглянуться, как уже оказался готовенький. А Марта – Марта была очень недоверчивая.
Конечно, мы можем как-нибудь сходить вместе в кино, но ничего больше, потому что она не хотела бы создавать впечатление, что мы можем сблизиться, потому что она давно находится в отношениях, которые переживают кризис, но ей бы не хотелось сжигать за собой мосты, чтобы я там ничего себе такого не воображал!
Но было уже слишком поздно.
Воображение меня уже так захватило, что я потерял над ним всякий контроль.
Марта была очаровательна.
Она была очаровательна, когда молчала, была очаровательна, когда говорила, у нее был неповторимый стиль и шарм, и я лелеял надежду, что в конце концов она прозреет и оценит мои достоинства, а заодно поймет, какое ничтожество и идиот этот ее Иржи.
Я не доставал ее телефонными звонками – первые недели я разговаривал исключительно с ее бабушкой и терпеливо выжидал, пока несомненное ничтожество ее ничтожного ухажера станет очевидным и для самой Марты.
Я приручал ее медленно, без спешки. Такую девушку, я понимал это, надо завоевывать.
Скажу откровенно: мне даже нравилось, что она пробует сопротивляться, – потому что обычно мне приходилось так сопротивляться натиску других женщин.
Но женщины удивительные существа.
Ведь всем известно: слишком много сладкого есть вредно.
Вот сегодня, например, меня тошнит уже от одной мысли об алкоголе.
Чем лучше я узнавал Марту – тем сильнее она мне нравилась. Только представить себе – я выдержал без секса все это время, пока ухаживал за ней, потому что заниматься сексом с кем-то еще мне не хотелось, а ей не хотелось заниматься сексом со мной – хотя об этом даже речь вообще-то не шла.
Иногда она могла взять меня за руку, как бы нехотя, – и все.
Но как-то в марте звоню я ей – а она плачет в трубку. Я спрашиваю – что случилось, а она – все, это конец!
Сердце у меня замерло, и только потом до меня дошло, что конец – это как раз с тем мерзавцем, и тогда я подпрыгнул от радости.
В то время я, как мне кажется, единственный раз в жизни проявил просто чудеса мудрости. Я не бросился к ее ногам или на нее, я просто был рядом, слушал ее, позволил ей выплакаться и молчал как могила, хотя с языка у меня готовы были сорваться весьма нелестные эпитеты в адрес этого урода.
У меня были смешанные чувства: с одной стороны, я хотел, чтобы она была счастлива, она в то время вообще не улыбалась, – а для этого надо было, чтобы этот гад вернулся, покаялся, изменился, все понял и полюбил
