соответствует нашей литургии оглашенных, т. е. включительно по Евангелие. Патриарх читал молитвы у большого, а новопосвященный у малого престола. Ко времени приношения (offertońum – Proskomidhl) Патриарх еще раз сел в кресле перед престолом, лицом к народу. Между тем из латинской капеллы принесены были на блюдах две большие свечи, два больших хлеба, разукрашенных и раззолоченных сверху, и два малых бочонка, также расписанные сверху разными эмблемами. Новопосвященный еще раз подошел, вместе с ассистентами, к Патриарху, стал на колена и передал ему сперва обе свечи (зажженные), а потом и блюда с хлебом и вином, целуя притом его руку. Напрасное «приношение» это тогда же и тем же путем возвращено было назад в капеллу. Последствием было только то, что приноситель отселе остался у большого престола, по левую руку Патриарха, а ассистенты стали у своих табуретов. Следовали одно за другим умовение рук и лобзание мира, переданное Патриархом новопосвященному, а им своим ассистентам, и затем опять от Патриарха капеллану и от сего всем бывшим в облачении священникам, исключая капеллана армяно-униатского архиерея, на которого во все время богослужения никто не обратил ни малейшего внимания. Даже диакон, в свое время кадивший на всех облаченных поочередно, обошел униата, и – поделом, конечно!
Credo[171] было пето одно из самых торжественных, полным хором, с игрой инструмента. Во время пения его все сидели и по временам молились, выражая это кто одним наклонением головы (архиереи), кто вместе с тем и – обнажением ее (священники и диаконы). Патриарх сидел на своей кафедре, ступеньку которой заняли 4 мальчика в альбах, видимо упивавшиеся счастьем от такого торжественного сидения при ногу своего покровителя и главное – питателя. Готовый стол здесь есть первая инстанция, с которой начинает проходить minora et majora ordina[172] своего служения будущий, может быть, Abbas[173], может быть, даже – Electus[174]… Все последующее литургии было пето полным хором, по отличным музыкальным композициям. Sanctus, Benedictus и особенно Agnus Dei (причастен) должны были восторгать католика, хотя в нашем соседстве и возбуждали другой оттенок чувств[175]. Против чаяния, приобщались не все, принимавшие участие в богослужении в полном облачении. Даже оба епископа-ассистента не приступали к таинству. Причастниками были только посвятитель и посвященный.
После причастия возобновилось уже несколько наскучившее явление. Патриарх опять сел в свое кресло, а новопосвященный пришел перед него и преклонил колено. Первому поднесли золотую, украшенную каменьями, митру. Окропив ее святой водой, он вместе с другими архиереями надел ее новому епископу на голову, в первый раз назвав его при сем: Antistes[176], – и то, кажется, более в смысле ратника, покрытого шлемом, нежели владыки, украшенного венцом. Из произнесенных им при сем слов видно, что раздвоенность латинской митры знаменует собою двойство Заветов, Ветхого и Нового, и имеет отношение к рогам
Credo
«Ведь в Иерусалиме это единственная опера»… Подобный отзыв не требует комментария.
