с кресла, обратился к престолу и, оградив грудь свою крестным знамением, проговорил нараспев: Буди имя Господне благословенно отныне и до века! Затем, вторично сделав на себе уже полное знамение креста, прибавил: Помощь наша во имя Господа, сотворшаго небо и землю. Как бы вполне, так<им> обр<азом>, собравшись с духом, он, подняв руки и склонив голову, обратился к церкви и троекратно благословил народ, говоря: Благословит вас всемогущий Бог, Отеи, и Сын и Святый Дух. Аминь!
Но возвратилась череда первому стать опять последним. Глубокий принцип auctoritatis[177] идет впереди всего в Церкви, которую мы имели случай наблюдать сегодня. Он не мог позволить, чтобы последнее впечатление от службы осталось у молящихся на стороне посвященного, а не посвятите-ля. Патриарх с ассистентами, все в митрах, стали к одному углу престола, а епископ отошел к другому и, как был, в митре и с жезлом, стал перед тем еще раз на колена и пропел ему жалобно: На многая лета! Затем встал и, сделав шага два вперед, опять упал на колена и тем же напевом, но высшими нотами, пропел то же самое. Наконец, и в третий раз он сделал то же самое у самых ног Патриарха, еще более возвысив голос, точно искупал этим у него свое троекратное благословение, преподанное им всей церкви, а след<овательно> и Патриарху. Иначе как понять это ненужное и совершенно напрасное уничижение епископского сана? Ставать на колена, в митре и с жезлом, и еще три раза, и еще петь притом, и что петь?! Жаль, что такое блестящее богослужение окончилось таким – чуть не шутовством!
Все три епископа отправились к боковому престолу, а Патриарх на своем месте оканчивал литургийные молитвы. От утомления ли или от впечатлений последней сцены, он, видимо, был рассеян и начал читать что-то, относившееся ко времени прежде освящения даров, не на той закладке открыв свой Missalë[178]. Нотарий указал ему другое место на той же самой странице, но он обратился к другой закладке. Не нашед и там искомого, он должен был остановиться на том, что указал торжествующий нотарий. Недалеко от меня стоявший грек, следя за этой историей, покачал головой и произнес философски: pantoui kai panta![179] – что в перефразе значило: такие же и вы, как и мы! – Истомив свое внимание, я не мог уже дать себе отчета, что такое еще было читано диаконами, по окончании всего, по-латыни и по-арабски с упоминанием имени Патриарха Иерусалимского Иосифа Валерги. Полагать надобно, что это было объявление к народу о новом епископе, викарии его величия (grandezza[180]).
Патриарх разоблачался на своей кафедре, а епископы у малого престола, под непозволительно веселый мотив органа, а все остальное духовенство ушло для этой цели в капеллу. – Кончились бесконечные ставання на одно колено перед престолом и Патриархом 10—15-ти прислужников, поминутного снимания и надевания 3-х митр, – то сидение, то вставание, – достойные сожаления, кривляння почтенного прелата, видимо, не разумеющего того, что у нас выражается словом: пересолить,
Лат. 'власти, авторитета'.
