из песни группы «Мираж» – Наступает ночь.)
Вот и он, помогал моему соседу завершить все дела, и подготовиться к приезду остальных корешей. Те же приезжали аккурат девятого числа к полудню на нескольких машинах – «семёрке» и «копейке», привозя с собой длинноногих подруг, прям таких о-го-го, скажу я честно. Блондинки, рыжие, брюнетки… Ножки ровные, в новых кроссовочках, выше колен юбочки, а некоторые в шортиках, да в таких коротких, что непонятно вообще, есть ли они на них или просто померещилось? Фигурки стройненькие, одни одетые в женские клетчатые рубашки навыпуск с длинным рукавом, небрежно застёгнутые наполовину, другие в маечки-безрукавки или футболки, плотно облегающие красивые формы. Авто́ были тоже «заряженные», намытые и отполированные до блеска, с музыкой и басами на всю округу. Эх и классное было тогда время, и песни. Его кореша, как и он сам, были обвешаны всякими дорогими брюликами, золотыми цепями, а одежда – далеко не «палёный адидас». Всё фирменное, дорогое. Ребята имели неплохие деньги и вкус, и отдыхали тоже неплохо. Гуляли с вечера девятого и всю ночь до утра. Они тоже разделяли вкус моего соседа, (у соседа и правда был не плохой вкус) и из машин, как грохочущая стена водопада, лились песни дискотеки 90-ых, «затапливая» всю деревню. В связи с чем, практически все недовольные, замотанные и уставшие от недельной пахоты жители деревни, которым мешала спать эта за тридцатилетняя пацанва, окружали дом соседа и устраивали разборки. Но после: «Давай, выпьем, зы-а победу. Ты чё, -ик, не муж… -ик», – восемьдесят процентов всех недовольных присоединялись к этой «великой» пьянке, в честь Великого дня. Остальным не оставалось выхода кроме как смириться, принять учесть, пить, и гулять вместе со всеми, горланя во всю глотку как в песне «Катюша», автора Михаила Исаковского, расцветали яблони и груши, и плыли́ туманы над рекой.
А сейчас… А сейчас я вижу на мешках с песком, что на блокпосте у въезда в лагерь, изрешечённые туши непонятных тварей, которые похожи на людей. Ч-чёрт, да это же и есть люди! Вон же, сосед мой, лежит. Грязные взъерошенные волосы, пустой бессмысленный взгляд, раскрытый в немом крике, рот. Какие-то ненормально большие и острые зубы… Окровавленные руки и ногти, хотя… это уже когти – серые, огромные, с застрявшими на их кончиках кусками человеческой плоти, вырванной из моих людей, моих сталкеров. МОИХ, с-сука, ребят… Был сосед – стал трупоед… – мысли прапора прервал ефрейтор.
– Товарищ Карпов, вы меня слышите? Что с вами?
– А, что? Всё в порядке, – прапор вышел из оцепенения. Посмотрел в его наполненные болью глаза и на грязное, в ссадинах и порезах от когтей лицо, произнёс:
– Не дрейфь, Ефряк, прорвёмся. Ещё до начала нашего появления, развёртывания лагеря АПЛ в Чернобыльской Зоне Отчуждения, был разработан запасной план – путь отступления – на случай если всё выйдет из-под контроля… – сталкер с приподнятыми бровями и вопросительным взглядом посмотрел на прапорщика. В его глазах появилась искорка надежды.
***
– Ефряк! Быстро давай, поднимай всех людей, – Карпов насчитал около дюжины оставшихся в живых бойцов, затрещала рация.
